Владимир Корчагин - Подкидыш

Она махнула рукой собаке и круто повернулась, чтобы уйти, но взгляд ее нечаянно упал на сосну, которую врачевал Кирилл. Она подошла к деревцу, провела рукой по возвращенной к жизни ветке, оглянулась на Кирилла:

— Ваша работа?

— Ждал вас, делать было нечего, вот и… — смущенно пробормотал Кирилл.

— Так-так… — она снова провела ладошкой по еле заметной ранке на коре. — Думаете, срастется?

— Должно срастись: излом свежий. Ветку обломил, должно быть, вчерашний вихрь.

— Да, я еще вчера это заметила, но мне и в голову не пришло… — она вернулась к лесине, с минуту почертила кончиком зонта по земле: — Вот что, Кирилл… Я должна извиниться перед вами…

— Извиниться передо мной?!! За что?

— За все, что наговорила вам только что. И еще… Сейчас мне действительно необходимо уйти. Но завтра или послезавтра, если у вас будет время, поднимитесь, пожалуйста, сюда. Часов в десять — пол-одиннадцатого. Мне надо сказать вам кое-что. А теперь — до свидания.

Кирилл встал.

— Нет, провожать меня не стоит. Так надо. — Она, не оглядываясь, пошла с поляны и быстро скрылась за деревьями.

«Рассказать мне кое-что… Но что?! Что могли значить эти слова? И почему узнать об этом можно будет только завтра или послезавтра, а сегодня нельзя даже проводить ее до дома?» Кирилл подождал, пока стихнут шаги Ольги, и медленно пошел за ней следом, снова и снова стараясь угадать, что скажет ему при новой встрече эта удивительная девушка. Интереснее этого, любопытнее этого, важнее этого не было и не могло быть теперь ничего на свете.

Вот почему утром следующего дня, едва позавтракав, еще задолго до назначенного времени он снова был на горной поляне. Здесь он прежде всего осмотрел сращенную им ветку сосенки — она была живой, затем полюбовался на игру двух молодых белочек, которые, не обращая ни малейшего внимания на присутствие человека, распушив хвосты, с громким цоканьем гонялись друг за другом вокруг массивного ствола большой сосны, потом поднялся на верхний обвод поляны и принялся ходить из стороны в сторону, нетерпеливо поглядывая на часы.

Время упорно не хотело подходить к десяти. Тогда он вернулся на тропу и пошел потихоньку вниз, надеясь встретить Ольгу там, на перегибе склона, но, пройдя с полсотни шагов, поспешил обратно на поляну, вспомнив, что вчера она ушла оттуда совсем другим путем, и принялся снова мерить шагами залитый солнцем пятачок.

Наконец стрелки часов придвинулись к десяти. Кирилл присел на успевшую прогреться лесину, стараясь унять охватившее его волнение. Разве можно было показать Ольге, что творилось у него в душе! А она, наверное, вот-вот покажется из-за деревьев со своей Дэзи.

Но прошло полчаса, час, еще час… Солнце поднялось почти в зенит. Сонная тишина нависла над поляной. А Ольга так и не пришла. Ждать ее здесь дальше было, по-видимому, совершенно бессмысленно. Тем не менее он посидел еще с полчаса, выждал, когда тень от сосны совсем уйдет с поляны и только после этого встал и нехотя побрел вниз, к поселку. Потеряв всякую надежду на встречу, он не свернул даже на тропу, а пошел прямиком через лес и спустился уже почти к самой опушке, когда за спиной у него раздался хруст сломанной ветки.

Ольга?!

Кирилл живо обернулся и увидел вывернувшегося из-за деревьев… Афоню. Тот был явно навеселе:

— А-а, знакомый приезжий! Наше — вам с! — он сорвал с головы кургузую кепчонку и картинно помахал ею перед собой.

— Здравствуйте, Афанасий. Рад вас видеть, — постарался скрыть досаду Кирилл.

— Рад — не рад, а вот встретились. Я знал, что встречу тебя тут.

— Знали, что встретите меня здесь? — смутился Кирилл. — Это почему же?

— Да нет, это я так, вроде как в шутку, — усмехнулся Афоня. — А встретиться с тобой надо было. Дело есть.

— Слушаю вас.

— Да хватит тебе: вам, вас! Я же с тобой по-простецки.

— Ну, хорошо. Так что у тебя за дело?

— Дело-то… в общем, есть у меня к тебе большая просьба. Но потом. А сначала открою я тебе один секрет. Скажи, ты в летающие тарелки и всякие такие штуки веришь?

— Как тебе сказать…

— А если бы, к примеру, я показал тебе место, где лежит одна такая штуковина?

— Ты шутишь?!

— Зачем шучу? Могу показать хоть завтра. Только… Ты, я вижу, все-таки не веришь. Тогда смотри! Вот эту деталь я собственноручно оторвал от той штуковины, — Афоня пошарил у себя в кармане и протянул Кириллу небольшое металлическое кольцо красивого, золотисто-желтого цвета.

— Что это, золото? — удивился Кирилл.

— Я сам думал, что золото. Уверен был, что враз богачом стану. Ан нет! Показал я это колечко одному знающему человеку, так тот меня на смех поднял. Да ты и сам сейчас убедишься, что золотом тут и не пахнет. На вот, поцарапай его. — Афоня вынул из кармана нож и подал Кириллу. Тот попробовал царапнуть по кольцу. Однако нож лишь скользнул по блестящему металлу, не оставив на нем ни малейшего следа.

— Видал! — торжествующе воскликнул Афоня. — Да что нож! Тот, мой знакомый, чем только не царапал, вплоть до алмазного стеклореза. Ничего его не берет! Это тебе о чем-нибудь говорит?

— А о чем это должно мне говорить?

— А о том, как объяснил мой приятель, что кольцо это не иначе, как с летающей тарелки.

— Ну уж сказанул! Да мало ли сейчас всяких сверхтвердых сплавов наделано.

— Сейчас, может быть. А в то время… Ты знаешь, когда эта штуковина сделана?

— А ты знаешь?

— И я не знаю. Только, видно, очень давно. Я ведь ее еще пацаном в первый раз увидел. А теперь уж… Да не в этом дело. Это же совсем ни на что не похожая штукенция!

— Ну и где же она, эта «штукенция»? И почему никто о ней, кроме тебя, ничего не знает?

— Тут, понимаешь, целая история. Лет пятнадцать назад, когда я был еще босоногим мальчишкой, и были у меня отец и мать, даже маленькая сестренка, словом, все как у людей, вышли мы с отцом на рыбалку. Вышли, как всегда, на своей шаланде, сказали матери, что к обеду вернемся. А только отчалили от берега, отец нажал на весла и вдруг аж в лице переменился. «Глянь-ка, — говорит, — Афоня, за борт-то, что там за чудо такое?» Свесился я через борт, гляжу, а на дне, прямо под нами и вроде совсем не глубоко — шар не шар, яйцо не яйцо. Словом, круглое что-то. Круглое и большое: почитай в полтора твоих роста будет. А на море — штиль. На небе ни облачка. Солнце успело высоко подняться. Все дно, как на ладони. И шар этот, как медный самовар, блестит.

Глядит на него отец и, видно, про рыбалку забыл. «Смотри, — говорит, — Афоня, шар-то вроде из золота или позолочен, как церковный купол!» А мне что золотой, что позолоченный. Я отродясь и золота-то настоящего не видел. «Ну и что, — говорю, — что золотой?» «А то, — творит отец, — неровен час, кто-нибудь другой его увидит. Это же богатство! Надо как-то замаскировать эту штуковину. Давай-ка к берегу!»