Владимир Корчагин - Подкидыш

Ну, вернулись мы к берегу, отец оставил меня при лодке, а сам сбегал домой, приволок старый брезент, обвязал его со всех сторон камнями, погрузил в шаланду и как только мы снова подошли к тому месту, сбросил его прямехонько на шар. И ловко так! Мировецкий мужик был мой отец. «А ты, — говорит мне, — никому ни слова! Даже матери — ни гу-гу!»

Так вот сховали мы свою находку. А вскорости отец слег, да так и не встал. Через месяц или около того похоронили мы его. Ну и, сам понимаешь, до шара ли мне тогда стало. Первое время я ни разу и не вспомнил о нем. А потом, если и вспоминал иной раз, то разве только чтоб потрепаться перед ребятами, хоть те почему-то и не очень интересовались этим делом.

Снова же я решил подобраться к своему чуду месяца за три до той драки, о которой тебе рассказывал. Решил из-за спора с одной девчонкой и даже не из-за спора, а как тебе сказать… В общем, хотел я доказать ей, что она как-то связана с этой штуковиной…

— Связана с этим шаром?! Девочка из вашего поселка? — не поверил своим ушам Кирилл.

— Да, из нашего. Сейчас ты, наверное, совсем уж за сумасшедшего меня примешь. Сейчас я и сам бы так подумал. А тогда… Эх, было времечко! Словом, достал я тогда акваланг, нырнул в заветное место, да еле разыскал свою находку: брезент уж сплошь илом покрылся, ракушником порос. А шар под ним, как был, так и остался — новехонек. Но сколько я ни пытался раскрыть его, найти какую-нибудь дверцу, окошечко, хоть щелку наконец, ничего не получилось. Вот только это колечко и удалось оторвать. Ну, что ты теперь скажешь?

— Что я скажу?.. Мне больше всего непонятно, о какой связи этого шара с какой-то девочкой ты упомянул. Ты что, решил, что она приплыла или прилетела на этом аппарате?

— Ну, это тебя не касается! Этого я не должен был и говорить, черт знает, как вырвалось. Ты скажи мне одно, хочешь взглянуть на эту штуковину или нет?

— Хочу, конечно, как не хотеть! А как мы доберемся до нее?

— Это уж моя забота. А только услуга за услугу. Я тебе шар, а ты мне… Ты говоришь, ты физик? И, стало быть, знаешь, как изготовить какую-нибудь взрывчатку. Вот и скажи мне, как это сделать?

— Взрывчатку?!

— Ну да. Что ты так удивился?

— Да зачем тебе взрывчатка?

— Скажу и это. Никому другому не сказал бы, тебе скажу. Да я уж говорил в прошлый раз. Я должен отомстить непременно за все, что со мной сделали. Это теперь стало единственной целью, единственным смыслом моей жизни. Я должен взорвать эту дьявольскую фабрику, чтобы и духу от нее не осталось.

— Взорвать фабрику? При всей охране, какой она наверняка напичкана?

— Охрана есть, это точно. Но она только снаружи. Внутри зэки расконвоированы. А проникнуть внутрь… Нет ничего проще. Я знаю, куда выходит канализационный сток. Там, правда, решетка. Но снаружи ее можно открыть, я пробовал. На фабрике же я знаю все ходы и выходы. Знаю и где взрывчатку заложить, чтобы вернее ухнуло. Словом, я все продумал. Но вот взрывчатка… Где ее добыть? Говорят, можно купить на барыге. Но за какие шиши? Работать я не могу, воровать не умею. Говорят также, можно сделать ее самому. Вот ты и подскажи мне, как это, из чего?

— Нет, Афанасий, этого я тебе не скажу. И не потому, что не знаю. Если б и знал, не сказал.

— Почему?

— Потому, во-первых, что этим ты не отомстишь тем, кто действительно исковеркал твою жизнь. А главное, потому, что не могу подвергнуть гибели невинных людей.

— Нет, ты не понял меня. Я все сделаю ночью, когда на фабрике никого не будет.

— На фабрике — может быть. Но ты представляешь, что произойдет в результате взрыва такого объекта? В воздух поднимется туча радиоактивной пыли, она разнесется на десятки, а то и сотни километров. И тысячи людей будут обречены на мучительную гибель. О них ты подумал?

— А они обо мне думают? Они меня жалеют. Ты вот хоть говоришь со мной. А другие и близко не подходят, говорят, у меня внутри сидит этот проклятый атом и я сам могу любого погубить. А ведь я… Да что, я сам всадил в себя эту мерзость? Ладно, не хочешь помочь, не надо! А только я от своей задумки не отступлюсь. Ээ-х, никто меня не понимает!

Лицо Афони исказилось, как от лютой боли, он скрипнул зубами, а по худой небритой щеке его поползла мутная слеза. Острая жалость током пронзила Кирилла. Он непроизвольно тронул Афоню за плечо.

— Послушай, Афанасий. Я понимаю тебя, но посуди сам…

— Уйди! Где тебе понять! И всем вам, здоровеньким и сытеньким! Вам только жить да радоваться, а мне… — он круто повернулся и медленно, тяжело ступая, пошел вниз по склону.

Кирилл снова углубился в лес. Что-то не позволило ему пойти вслед за Афоней, вернуться в поселок, к морю, где действительно все дышало радостью жизнелюбия и эгоизмом благополучия и счастья.

Но не прошло и полчаса, как мысли его — как тут было не согласиться с Афоней — вновь вернулись к Ольге, а из всего услышанного от Афони на первый план выдвинулась удивительная история с таинственным шаром и прежде всего вырвавшееся у него предположение, что была какая-то связь между этим загадочным аппаратом и одной из девочек Прибрежного. Афоня, правда, не захотел даже говорить на эту тему. Но что-то заставляло Кирилла думать, вернее, ему хотелось думать, что этой девочкой была маленькая Ольга.

Оба последующих дня были днями больших ожиданий. Но напрасно каждое утро, сразу после завтрака, Кирилл поднимался в сосновую рощу и чуть не до самого обеда мерил шагами пустую поляну. Ольга не пришла сюда ни завтра, ни послезавтра. И только на третий день, когда он потерял всякую надежду на встречу и пришел в рощу лишь потому, что не знал, куда себя деть от навалившейся тоски, на поляну вдруг выскочила рыжая Дэзи, а вслед за ней показалась и ее пропавшая хозяйка.

Кирилл поспешил ей навстречу, тщетно стараясь скрыть переполнившую его радость. Но девушка даже не взглянула на него.

— Простите, Кирилл, я не могла прийти раньше, — проговорила она, не поднимая глаз. — Вы, наверное, очень рассердились на меня?

— Нет, с какой стати. Но у меня было достаточно времени обдумать все, что вы сказали.

— И сопоставить с тем, что наговорила обо мне ваша хозяйка?

Кирилл почувствовал, что краснеет:

— Да она, собственно…

— Знаю. Знаю все, что говорят обо мне здешние сударушки: я и белоручка, и гордячка, и…

— И «прынцесса на горошине», — подхватил со смехом Кирилл.

— Вот-вот! — сразу оживилась, словно оттаяла, Ольга. — Только никто из них не видел рук этой «прынцессы», а между тем… — она протянула Кириллу свои маленькие ладошки, где отчетливо просматривались большие грубые мозоли. — Видите, никакой крем не помогает. Земля требует не только платонической любви. И я люблю ее именно так. Чего не скажешь, к сожалению, о большинстве моих хулителей. Для них, таких, как ваша хозяйка, земля всего лишь источник доходов. Они не лелеют, а терзают свою кормилицу. Да вы видели ее угодья.