Аркадий Никитин - Мельников

… Неизвестно, сколько прошло времени. Он не помнил, как оделся и вышел, но еще как будто чувствовал женские руки на своем теле. Его слегка качало из стороны в сторону. Спустя пару минут Евгения тихо сказала:

– Ты бутерброды забыл…

Родион не ответил и только ускорил шаг.

– …Ты меня троллишь? С кем ты меня сравнила? Он чувак из учебников, легенда, торт в честь него назвали. А я кто? Монтажник. Студяра. Ем всякое дерьмо, пью всякое дерьмо. Дотка-задротка по вечерам. Теперь продавщицу трахнул. Зашибись! Эпик вин. Теперь есть, что внукам рассказать…

Как Родион ни старался вырыть для бурного потока собственных умозаключений искусственное русло, тот и не думал сворачивать, продолжая сметать со своего пути остатки душевного равновесия. Он засунул руки в карманы, втянул голову в плечи и бежал с мыслями наперегонки. Евгения ответила серьезно, даже немножко строго, без привычного серебряного перезвона:

– Прошу, прекрати себя пожирать. Не троллю я тебя. Позволишь объясниться? – не дождавшись ответа, она продолжила, – во-первых, ты поступил правильно. Удивлен? – Родион сжал губы и зашагал еще быстрее, – ты ее вообще слушал? Не думал, что ты для нее, как Наполеон для какой-нибудь Италии? Может, ей нужно было быть захваченной, чтобы разобраться, как жить дальше? И не говори, что тебе самому это не было нужно. Вот, что я хотела сказать. И еще. – Евгения снова не дала Родиону открыть рот, – я тут кой-какую калькуляцию устроила. Так вот. Если бы Наполеон жил здесь и сейчас, то снимал бы офис где-нибудь на окраине, владел 50% прав на пару автобусных маршрутов, запивал конфеты с ликером дешевым коньяком, а на билборде напротив твоего подъезда висел бы плакат с его сытой рожицей и надписью «Наполеонов Бонапарт Иванович – наш кандидат в городской совет». А твой потенциал я оцениваю в разы выше.

Родион даже не улыбнулся. Он резко остановился, собрался махнуть рукой и выругаться, но уже заготовленное «долбаная совесть», так и не вырвалось наружу. Он снова утвердил руки в карманах, и зашагал дальше, чуть убавив шаг.

У подъездной двери ему послышалось, что неподалеку кто-то тяжело вздохнул. Родион быстро разглядел человека, сидящего за столиком под березами, это был Денис Алексеевич. Вполне естественно было бы позволить домофонному ключу издать привычное курлыканье и подняться домой, но что-то заставило его положить ключ обратно в карман, подойти к столику и сесть напротив старика. С минуту они просидели молча. Не дождавшись привычной рифмы или хохмы, Родион заговорил первым.

– Спасибо.

Денис Алексеевич безразлично бросил:

– Не за что…

И ни «не болей – сто грамм налей», ни «спасибо не булькает». Родион хотел встать, но снова что-то его удержало.

– Если бы вы тогда не вызвали скорую, то все, хайдук. – старик молчал. Родион бросил взгляд на стол: ничего нового, бутылка водки и пластиковые стаканчики. Только бутылка целая, а стаканчики не распакованные. – только не говорите, что любой поступил бы так же, я в этом городе третий год живу и в курсе, что человек может хоть сутки пролежать с пробитой головой, и к нему никто не подойдет, как в том фильме про тараканов. Вы, наверное, не смотрели. – он закрыл глаза и испуганно зашептал, – блин, что я несу! Все, поблагодарил его, пора валить. – Денис Алексеевич усмехнулся, но как-то грустно. Тут Родион выдал то, чего ждал от себя меньше всего: он показал пальцем на бутылку и спросил – А оно вам точно надо?

Старик крякнул:

– Отдать не отдам, а на двоих сообразим.

– Нет, вы не поняли, вам оно в принципе надо?

Недоумение на лице Дениса Алексеевича было легко различить даже сквозь сгущающиеся сумерки. Он пошевелил губами, снова крякнул, пожал плечами, достал платок и шумно высморкался. Родион плохо понимал, что и зачем он делает, – он резко положил руки на стол, нахмурился и, не глядя на собеседника, заговорил быстро и уверенно:

– Я сейчас расскажу вам кое-что. Если не понравится, можете меня сразу послать на три буквы, я встану и уйду. – старик молчал, – вы – хороший человек. Но раньше мне даже здороваться с вами было стремно, без обид, не люблю я бухариков. Всегда старался поскорее пройти мимо, а ваши кореша – это вообще биомусор. А теперь я уверен, я точно знаю, вы – не такой как они. – Денис Алексеевич, как показалось Родиону, находился в полной готовности отпустить грубость или колкость, но все же хранил молчание, – мой дед… Да, мой дед. (Про себя Родион подумал – это «рука-лицо» но, продолжал) Отец с ним не разговаривал последние пять лет до его смерти. Знаете, почему? – у старика проснулось любопытство, и он вопросительно качнул головой, – один раз батя зашел к нему в гости, а тот бухает. И не один, – сидит за столом вся местная алкота и до кучи какой-то незнакомый паренек в пиджаке, водки с коньяком ящиков двадцать, сидят, квасят, закусывают вонючей селедкой и огурцами, и толкают речи за хорошую жизнь. Мой батя и говорит: «Хорошо сидите. Девок чего не вызвали?», а дед даже не понял сарказма и ржет: «Да какие девки, мой ППШа не стреляет ни шиша!» – Денис Алексеевич усмехнулся, – да-да, на ваш жаргон похоже! А недели через две батя узнал, что это он не пенсию обмывал, и не заначку на похороны разменял, а тот незнакомый парень был из службы пожизненной опеки, дед им продал квартиру за копейки и на все купил бухла. Продал дом, в котором прожил всю жизнь, где рос его сын. И знал бы кто, зачем. Отец – человек не бедный, и каждый месяц ему деньги скидывал на карту. Нормальные такие деньги. Мне бы сейчас за глаза хватало. – Родион потер лоб, – я и сейчас не знаю, от чего дед умер, кто и где его похоронил, но никогда не считал его моральным уродом. Наоборот. Мне его до сих пор п***ц как жалко. А знаете, почему?

Старик, для которого этот разговор стал, по всей видимости, самым содержательным за последние лет десять, растерянно пробормотал:

– Почему?

Родион чувствовал, что его лицо горело, он на минимальных децибелах, почти скороговоркой прошептал:

– Жека, останови меня!

На что серебряное эхо отозвалось:

– Как только начнешь поступать неправильно!

Родион хлопнул ладонью по столу:

– А вот вам другая кулстори. В школе я занимался тхэквондо. Летом на спортивных сборах мы с пацанами играли в карты на какую-нибудь фигню, типа отдать победителю свой полдник или признаться в любви дзюдоистке Кате, она была жирная и страшная… – он провел рукой по волосам и улыбнулся, – это был я. Короче. Одному пареньку, Кирилл вроде его звали, загадали изобразить шоколадного зайца. Все знали, что тренер – мужик жесткий, и такое не поймет. Это еще, мягко говоря. Но все равно измазали Кире лицо шоколадной пастой, у девчонок сперли ободок с заячьими ушками, и он бегал по лагерю и орал: «Я – шоколадный заяц!», естественно встретил тренера. Мы потом всей бандой час после отбоя отжимались на улице на кулачках, кормили комаров, тренер под своими усами зубами скрипел. Киря вообще потом с утра еще сорок кругов вокруг футбольного поля наматывал, и все равно никто, даже он, ни о чем не пожалел, никто не сказал: «Е**л я еще раз с вами играть!» Весь сезон вспоминали этот треш и угарали… – Родион потер пальцами густые брови и ускорился, – в каждом живет шоколадный заяц, во мне в вас, в беззубой барменше из «Пивницкого» – он показал большим пальцем в сторону пивнушки и пристально посмотрел в глаза старику, – у моего деда тоже был. Но он убил его. Не дайте сдохнуть вашему, кормите его, убирайте за ним клетку, я не знаю… Делайте хоть что-то по кайфу. В санаторий смотайтесь. Или в Тайланд. Транса себе в номер закажите. Или суши. В кино сходите или там на массаж. Бабульку симпатичную склейте. Футбол посмотрите. – Родион заметил блеск в тусклых до этого момента старческих глазах, – вам нравится футбол?