Аркадий Никитин - Мельников

Когда рука с пистолетом пошла вверх, Родион, сжав зубы, выпустил в него остаток обеих обойм. Перескочив через рухнувшее тело, он ускорил шаг в направлении заветных дверей, за которыми под вопли хора разноголосых сирен непрерывно парковались автомобили полиции, ОМОНа, остатков подразделения «Кентавр» …

Ему уже махали бойцы, узнавшие героя университетских событий, призывая как можно скорее покинуть здание. Родион выпустил из рук больше ненужные «глоки» и с глупой улыбкой помахал в ответ.

– Жека мы смогли! Ну теперь-то смогли!

– Да! Ты был совсем как бог войны! – серебряные колокольчики звенели уверенно и торжествующе. – как Юпи…

Прозвучал хлопок, и Родион вслед за своей улыбкой начал сползать вниз. Омоновцы, лучи утреннего солнца, робкая зеленая табличка «Выход» – все слилось в какой-то тошнотворный водоворот, – он успел лишь услышать «Прости! Прости меня!!!» перед тем как распластаться на полу, в нескольких шагах от истекшего кровью террориста в безрукавке, сжимавшего свой, бывший когда-то стартовым, пистолет.

…Родион посмотрел на свои руки – ни крови, ни грязи, ни вообще каких-либо следов последних событий на них не было. Более того мозолей – ни тех, что благополучно прижились со времен монтажной практики, ни той, огромной, что образовалась на правой ладони снизу из-за частых свиданий с компьютерной мышью – ни одной не было на своем привычном месте. – Получается, я умер?.. Или нет?.. – Ему сразу стало страшно одиноко. Вот, вроде бы только что отзвучали уже ставшие неотъемлемой частью будней выстрелы, а единственного чело… Просто единственного, кто мог бы по-своему, как умеет, обнять и успокоить, рядом не было. Даже на территорию сновидений, где перемешивались события, время и место действия, душевные и физические состояния, Евгения принципиально не заглядывала, а уж за грань бытия…

За плечами у него внезапно возник порыв ветра. На ступеньки перед Родионом он вдруг обнаружил, что находится посреди гигантской каменной лестницы, парящей в пустом пространстве) на мгновение легла тень будто бы от пары величественных крыльев. Он заметил, что поднимается по лестнице вверх, не то, чтобы против своей воли – скорее с молчаливого согласия. Внутри что-то екнуло. Он посмотрел вниз – с каждым шагом босых ног вся суета, мусор и хаос, ставшие в эти дни его верными спутниками, становились ровно на этот самый шаг дальше. Его плавно окутывал тихий свет, струившийся оттуда, с самого конца лестницы, уже совсем не казавшейся бесконечной. Ноги медленно несли его туда – вперед и вверх, но сердце сказало свое слово – губы задрожали, Родион резким движением вскинул голову. По обеим его щекам покатились горячие слезы, – в последний раз он плакал когда-то давно, в совсем еще бессознательном возрасте. Сознание прошило пугающее и незнакомое чувство. Пытаясь одновременно вглядеться в источник мягкого света и собрать в пучок волокна решимости, Родион слабо, почти бесшумно, ощущая привкус слез, достигших губ, но все же твердо обронил – Нет…

Ступени вмиг рухнули, теряя крылья, ударяясь об облака и воздушные ямы, он стремительно падал, удаляясь от света, готовясь ко встрече с землей.

***

Меченая красными крестами «Газель» лихо подпрыгнула на очередной яме.

– Аркадьич, он бредит! Поднажми, твою ж ты за…

– Да куда я тебе поднажму, а? – первому голосу ответил второй, похожий на него, но с сильной хрипотцой и как будто более усталый и зрелый, – впереди пробка, на встречке тоже б***ь пробка… – судя по характерному звуку, обладатель «зрелого» голоса с досадой сплюнул в окошко – думал по дворам объехать, а да ну его нахрен, если кирпич или еще какая поебень, че тогда?

Обладатель первого голоса и не думал успокаиваться:

– Ради бога тебя прошу! Знаешь ведь, кого везем. Грош нам с тобой цена, если обо****ся! Ты ж с этим танком впереди как Моисей, ептить, ну раздвинь ты уже это море, вот он крайний случай! – оба ненадолго замолчали. Аппаратура тревожно пищала, снаружи захлебывалась сирена. – ну как есть крайний, Аркадьич! Если пойдем в объезд по Советской, не успеем! Все! Кранты! Ну давай, ну!..

Автомобиль затормозил у перекрестка, где путь перекрыли ленивые волны автомобильного Рубикона. Сухо щелкнуло. В тесный строй нетерпеливых голосов двигателей бесцеремонно вклинился хриплый, строгий, лишенный какого-либо сомнения голос человеческий и зазвучал, многократно усиленный мегафоном:

– Внимание! Говорит водитель автомобиля скорой помощи, государственный номер с001сп! У нас пациент федерального значения с огнестрельным ранением! Движемся по улице Маршала Жукова в направлении Первой Городской больницы. Прошу вас освободить дорогу! В противном случае у машины сопровождения есть право таранить любые транспортные средства! У вас одна минута. – Аркадьич вздохнул, отложил мегафон и взял рацию, – Хирон, это первый, готовность номер один, прием!

– Вас понял, первый, готовность номер один.

Машина сопровождения у скорой помощи была непростая. «Хирон» двигался прямо перед скорой и представлял собой нечто, явившееся прямиком из постапокалиптического будущего – влекомый четырьмя парами мощных, самоподкачивающихся колес, слегка приземистый, оснащенный устройством наподобие путеочистителя у локомотива, надежно защищенный со всех сторон броней, решетками и выдвижными щитами, украшенными эмблемой в виде кентавра, опирающегося на копье, вооруженный двумя водометами, жутко взревел. Две вертикальные трубы выпустили в воздух по внушительному облаку черной копоти. Яростно засверкали до того незаметные на темно-графитовом кузове мигалки. Он напоминал скорее готового к прыжку стального мангуста, чем мифическое существо, и не было ни одной кобры на всей улице Маршала Жукова, готовой к встрече с ним. Автомобили дружно устремились на пешеходную дорожку, пугая редких прохожих. Мини-конвой (третьим вслед за скорой шел тонированный «Мерседес» с федеральными номерами) устремился в образовавшийся коридор.

Родион резко поднялся и громко задышал, пытаясь поймать губами как можно больше воздуха. Врач сначала отпрянул, но тут же пришел в себя и закричал:

– Очнулся, родной! Аркадьич! Очнулся!

Родион ощупывал липкое и скользкое от пота, пылающее тело.

– Я знаю! Ты никогда меня не простишь! Я!.. – в голове залепетал знакомый голос

– Дура! Закрой… – Родион замолчал даже не потому, что вспомнил об отсутствии у Евгении рта в привычном понимании. Он резко осмотрелся, и его взгляд столкнулся с тремя парами глаз – помимо посматривающего через плечо седого водителя, на него с открытым ртом уставился немолодой, пока только начинающий седеть, чернобровый врач в испачканном кровью халате, из нагрудного кармана которого выглядывали два шприца (еще один он зажал в руке), и все это время молчавший медбрат с дефибриллятором наготове.