Анна Никода - Домовой

Сидеть в доме тоже отчего-то было невыносимо. Я снова вышла на улицу, обогнула дом и направилась к лесу, но на знакомой поляне не остановилась, ушла дальше, глубже и глубже, быстрее и быстрее. Солнце светило в спину — все ниже и ниже, в лесу становилось все темнее, но я не останавливалась, наоборот — почти бежала, не замечая, что ветки хлещут по лицу. Когда человеческие глаза совсем перестали видеть, я перестроила их, пригнулась к земле, а затем и вовсе побежала на четырех — сама не понимая, кто я теперь, человек или волк? Душа во мне была волчья и я слишком давно не выпускала ее на волю. Пришло время, когда она сама решила выбраться наружу, завладев разумом, воспользовалась лазейкой человеческих эмоций, секундного желания скрыться, исчезнуть из мира.

И я перестала существовать. Не было больше Алисы-человека, не было больше оборотня. Был зверь, и память у него была звериная.

Это теперь я могу понять, насколько близка была к тому, чтобы не вернуться. Когда была молодой и глупой, я водилась с одним оборотнем — он был старше меня и мудрее, пытался научить, как быть человеком, хотя в то время я жаждала узнать каково это — быть оборотнем. До сих пор меня никто этому не учил, мне казалось тогда, что для нас — особые законы, особый мир. И простая фраза: «главное — оставайся человеком» звучала для меня до тошноты скучно. Я мало обращала внимания на его предостережения, все больше развлекаясь умением внезапно перестроить зрачки так, чтобы видеть в темноте и прочими красивыми, но бесполезными глупостями. Я думала, он, как всякий более старший, взрослый, читает мне нотации, словно любящая мать, распекающая свое чадо за неблаговидный поступок.

Но он говорил о другом. И я поняла это только сейчас. Поняла, ступив за ту грань, из-за которой обычно не возвращаются. Я потеряла в себе человека.

Спасла меня обычная случайность — зверь долго сидел в клетке, а вырвавшись из нее, обезумел, несся через лес без разбору. И выбежал на трассу.

Поэтому первое, что я помню, как человек — ослепительный свет и звук, больше похожий на гудок паровоза, чем на сигнал машины. И удар.

Меня сшибло с асфальта, протащило на капоте машины (до сих пор помню искаженное ужасом человеческое лицо передо мной) и вместе с ней унесло в канаву.

Хорошо еще, трасса тут невысоко поднята, а полоса леса начиналась метрах в десяти — я от толчка слетела в сторону, а машина с грохотом уткнулась носом в края канавы.

Следующее воспоминание — звезды. Я лежала на земле, смотрела на них и мне хотелось плакать от осознания, что я могла все это больше не увидеть. Зверя ведет инстинкт, ему нет дела до окружающих красот, все его внимание сосредоточено только на трех инстинктах: есть, спать и продолжать род.

Потом в мое сознание ворвался чей-то голос.

— Идиотка! — рявкнула сестрица, наклоняясь надо мной. Из разбитого носа капала кровь, но я была настолько сбита с толку, что даже не обратила на это внимания, тупо таращась на нее. Надо сказать, выглядела Ника, особенно в таком ракурсе, устрашающе.

Впрочем, любоваться пришлось недолго — не в силах выразить все, что она хотела бы мне сказать, Ника размахнулась и отвесила мне звонкую пощечину. Та обожгла щеку, наконец-то возвращая меня к реальности. Я только сейчас поняла, что бок нещадно болит — ребра сломаны, не иначе, а левая рука ссажена едва не до мяса (но хоть кость цела), а я… я человек!

— Дура, — уже спокойно сказала сестрица, когда вместо того, чтобы попытаться откусить голову, я обняла ее и разрыдалась от облегчения. — Я надеюсь, это ты от радости ревешь, что меня в могилу не отправила?

— Нет, — всхлипнула я. Слезы текли из меня безостановочно, словно где-то прорвало плотину. Да и в любом случае выразить словами радость чувствовать себя человеком было нельзя. Черт с ним, с участковым, мракобесы с ними со всеми! Поверить не могу, что меня это действительно настолько взволновало. Настолько, чтобы перестать… быть.

— Ну, — суховато раздалось над самым ухом. — Оклемалась? На человечинку не тянет?

Нет.

Когда спустя полчаса Ника все же заставила меня подняться, выяснилось, что я выбежала на дорогу недалеко от деревни: дома я не видела, но отлично чуяла запах близкого человеческого жилья. И хорошо, потому что из одежды на мне остался только лифчик (и тот изрядно потрепанный) — очевидно, при трансформации остальная одежда на мне порвалась в лоскуты. Фыркнув от навязчивой картинки бегущей по лесу зверюги, поперек туловища которой болтается женское бельишко, я с благодарностью приняла выуженное из багажника одеяло.

— Ты как? — посмотрев на меня, сестрица еще раз нырнула в машину, выуживая оттуда сумочку и права. — Выглядишь, будто до кладбища не дойдешь.

— Очень может быть, — пробормотала я.

Ощущения были и впрямь паршивые — будто эта тварь, в которую я превратилась, выпила все мои силы. Руки, ноги — все дрожало, не только от усталости, но и от пережитых эмоций.

Поддерживая друг друга, мы кое-как выбрались на дорогу и заковыляли к деревне. Хорошо еще, что по ночному времени никого по пути не встретили — а то возникло бы много вопросов!

— Как ты здесь оказалась? — через добрую сотню шагов я начала приходить в себя и мозги заработали, как у человека (слава богу, а то казалось, что звериные инстинкты так до конца и не уйдут!).

Ника бросила на меня выразительный взгляд — в зрачках на секунду мелькнули зеленые огоньки, пустив мурашки по хребту.

— Увидела, — коротко ответила она. — Ты, паразитка, звонить отказываешься, надо же мне держать руку на пульсе? Я, правда, не думала, что мы встретимся именно таким образом.

— Да уж, — хмыкнула я, готовая простить ей паскудный характер и много чего еще на двести лет вперед. Если бы не она… — Спасибо.

— Спасибом не отделаешься, — отрезала сестрица. — Машина в хлам, по твоей вине, между прочим! Пока не заплатишь, я с тебя глаз не спущу.

— Новую куплю! — клятвенно пообещала я, прикидывая, где бы взять денег. Много денег. Чтоб эту звериную сущ(ч?)ность перевалило да шваркнуло!

Мимо дома участкового мы, не сговариваясь, прошли молча и едва не на цыпочках. На мосту Ника продолжила разговор, словно ни в чем ни бывало:

— Ты мне лучше скажи, какого лешего это было? — с тщательно скрываемым беспокойством спросила она. — Ты хоть понимаешь, как меня напугала? У отца бы сразу инфаркт случился!

— Можно подумать, я только и делаю, что во всякую пакость превращаюсь, — огрызнулась я.

Ника покосилась на меня и неожиданно сказала:

— Я ведь не видела… Тебя. Только Его.

Я молча открыла калитку, впуская ее во двор и не зная, что на это ответить. Мне страшно было говорить это вслух — словно мои страхи могли вдруг вернуться.