Александр Гребенкин - Буря в старом городе [СИ]

Ладно, перейдём к убийству Франтишека Колаша. В том, что это было убийство сомневаться не приходится.

После службы Франтишек Колаш, мужчина одинокий, посещает некую Марту. С ней он проводит время до десяти вечера. Затем отправляется домой.

И на Гусовой улице его настигает преступник. Кто он? Случайный грабитель?

Но у Колаша ничего не было взято, даже деньги остались при нём! Может быть было ещё что-то более ценное? А быть может это была запоздалая месть закоренелого преступника за старые дела? Надо будет взять список вернувшихся из мест заключения в последнее время.

Итак, неизвестный злоумышленник задушил свою жертву. Рядом, на снегу — следы больших ног. Искать нужно крупного мужчину!

Хлебнув пива, Майнер посмотрел на закопченные своды потолка.

Где он недавно встречался с удушением? Конечно же убийство барона Габора!

Он был поздно вечером, около одиннадцати. Его задушили, вероятно, во время борьбы, сдавив грудную клетку, так, что треснули кости… Это же какую нужно иметь силу! А потом сдавили горло…

А что если оба убийства совершил один и тот же преступник? Огромной силы человек! Но каковы мотивы преступления? Какая связь между бароном Габором, известным карточным игроком и полицейским Франтишеком Колашом? И тут ещё под горячую руку попадает этот Липский, последний, кто видел Габора. Нет, он не мог совершить этого убийства по своим психофизическим данным! Кроме того у него алиби, это проверено… Липский был с девушкой, как её… Виола Висконти…

Вот ещё странноватая девушка! Молчала несколько дней и вдруг пришла…

Да, вот ещё что… Первыми, кого встречает Виола в полицейском участке, были именно Якуб Кучера и Франтишек Колаш.

Стоп! Вот тут Майнер явственно вспомнил, как вошёл в дежурку, как увидел раскрасневшуюся Виолу, растерянного Франтишека с бегающими глазами, хмурого Кучеру с виноватым взглядом, прячущего руку за спиной. Что там произошло?

Он вспомнил крик за дверью… Вероятно полицейские издевались над девушкой, а быть может даже пытались совершить насилие… И Виола Висконти укусила за руку Якуба? Или ранила её ножом? Последнее — вряд ли…

Вот и свелось всё к Виоле Висконти. Погибли все, кто так или иначе был причастен к унижению её. Барон Габор… Франтишек Колаш… И, вероятно, Якуб Кучера… Кто-то мстит за неё? Но кто? Друг? Родственник? Поклонник?

Нельзя же допустить, что опытного полицейского поздним вечером придушила сама Виола, девушка хрупкая, субтильная? Может быть ей кто-то помогал? Кто? Смысл?

А может эти убийства никак не связаны? Может быть это ложный путь?

Майнер стал вспоминать Виолу. Красивая девушка. Всё вокруг неё вертится! Бывают такие — роковые женщины! А собственно, почему она попала в кабалу к этому Габору? Хорошо бы об этом подробнее расспросить других… И начать с этого… Мирослава Липского.

Приняв для себя важное решение комиссар полистал свою записную книжку, залпом допил кружку, вытер губы мягким платочком и покинул заведение.

В сумерках снежинки кружились в лучах фонарей. Сначала он шёл медленно, а потом поспешил — дома его ждала жена.

В модной шляпке с поднятой сеточкой вуали Ольга курила тонкую папироску и, закинув ногу за ногу, чуть хрипловатым голосом читала «Сказку зимы и лета».

У Мирослава картины зимы смешивались с воспоминаниями. Персонажи его собственной истории проплывали тенями. Иногда он отвлекался, наблюдал за тонкой струйкой дыма, поглядывал на ноги женщины в тонких ажурных чулках, в зеленоватые холодные глаза, и быстро улавливал хвостик рассказа.

— Ах, Мирек, милый, да ты меня почти не слушаешь, — говорила ему Ольга.

— Нет, слушаю тебя, очень внимательно слушаю. Значит король приревновал жену…

— Да это место я уж давно прочла.

— Слушай, а давай сейчас просто прогуляемся. Выйдем из этого душного зала на свежий воздух, — вдруг предложил Мирослав.

— А сказка?

— А сказку я обязательно возьму с собой. И прочту вечером, — улыбнулся Мирослав, собираясь с мыслями.

В последнее время, после возвращения из заключения, он жил, как во сне. Медленно и невнимательно. Иногда, подобно механическому роботу из книги Чапека, ходил на работу, дома сидел отрешённый, задумчивый. Вспоминал те места, где любила бывать Виола, те уголки дома, где садилась она и, казалось, ощущал её аромат.

Сосредотачивался лишь тогда, когда играл партию в фараон или бридж. А потом вновь терял чувство реальности.

На город мягко опустились голубые сумерки. С покатых черепичных крыш массивными льдистыми иглами свешивались сосульки. Скрипя и лязгая, словно старик с железной клюкой, протащился трамвай.

Они шли, говоря о чём-то малозначительном, как обычно бывает, когда между мужчиной и женщиной давно уже свершилось нечто важное, а всё остальное — малозначащий довесок.

Показалось Малостранское кладбище. Столбы каменного забора, державшие решётку, были украшены пышными головами снега. Из белого савана сугробов выглядывали тёмные стволы деревьев.

Это место упокоения мёртвых хорошо было знакомо Ольге. Здесь покоилось тело её матери. Идти туда не очень хотелось, но женщина попросила её сопроводить.

Мирослав, никогда не бывавший здесь, с интересом и с некоторым изумлением оглядывался вокруг.

— Знаешь, как возникло это кладбище? — спросила Ольга.

— Я слышал, что здесь хоронили умерших от чумы, — промолвил Мирослав, остановившись у могилы композитора Януша Витасека. Крылатый ангел на могиле был прекрасен.

— Да, так и было в старину, в веке, кажется, семнадцатом. Возле костёла святого Вацлава стали хоронить жертв эпидемии чумы. Одного из первых похоронили учёного Томаша Пешина. Но потом император Иосиф запретил хоронить умерших от чумы в пределах города. И это место стало общим коммунальным кладбищем Малой Стороны и Градчан.

— А сейчас здесь уже не хоронят?

— Нет. Но я, как ни странно, люблю сюда ходить. Здесь так много красивых памятников. Это настоящая обитель покоя. Кроме того, здесь лежат мои предки.

Ольга замолчала, они шли по заснеженной аллее в полной тишине. Кричали только чёрные птицы, перелетая с ветки на ветку, прыгая с застывшего памятника на безмолвный крест. Из белых пушистых рукавов снега выглядывали острые пальцы веток.

Мирослав попрощался с Ольгой у дома её сестры. Возвращаться пришлось вновь через кладбище. Мирослав шагал по кладбищенской дорожке, кое-где освещённой фонарями.

Сумрак сжался, каменные стелы высились серо и одиноко.

Показался тёмный и высокий склеп с памятником. Мирославу показалось, что памятник двинулся. Едва заметно скользнула тень и пропала.

Оглядев ещё раз бронзовую фигуру человека в старинном одеянии, Мирослав зашагал между могил.