Александр Гребенкин - Буря в старом городе [СИ]

Нахмурившись, Мирослав смотрел в его чёрные глаза. Парня этого он знал давно, ещё до встречи у пани Миллеровой, но не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах его видел.

Мирослав не спеша закурил, сбросил пепел и спросил как бы небрежно:

— Откуда меня знаешь?

— Да я вас помню, господин Липский. Мы же с вами подписывали страховой договор. Вы что, совершенно об этом забыли?

Мирослав сидел хмурый, глядя в сторону. Перед его взором постепенно вырисовывались картины прошлого.

— Подписывали страховку? То-то я вижу лицо мне твоё знакомо. Ну ладно, допустим… ты этот… страховой агент.

— Да, я страховой агент, — попытался улыбнуться юноша. — Ну вот, кажется вы уже всё вспомнили.

Из пелены прошлых лет память эпизод: мирная беседа со страховым агентом, цветут яблони, весна…

— Тогда простите мою грубость, — сказал Мирослав. — Я сегодня немного погорячился. Мне уже весь мозг вынули эти скоты. А как ваше имя?

— Моё имя Равен. Франц Равен.

— А, теперь припоминаю! Вы искали меня на работе, а я был в кабачке, перекусывал…

— Да, вы обедали этими… сосисками, — улыбнулся Равен. — За окном была весна. И я предложил… застраховать вас.

— Вы ещё увидели, как по площади проходит ваш отец, подумали, что он идёт в этот кабачок и спрятались, — промолвил Мирослав, слегка улыбнувшись.

— Да, было такое, — кивнул улыбнувшийся Равен. — С отцом у меня и по сей день нелады.

— Хм! Как же вы живёте вместе? Или у вас есть своя семья, свой дом?

— Нет, никакой семьи у меня нет. С недавнего времени я и вправду живу отдельно, снимаю мансарду одного дома. Там ужасно холодно, клопы и мыши, но… на большее пока денег нет.

— А вернуться?

— К моему деспоту отцу? Нет, он считает, что моё место — управляющим на асбестовом заводе, а писательство нужно бросить… У меня тут вышел сборник рассказов, я преподнёс его отцу в подарок, так он даже не раскрыл его.

Мирослав кивнул, посматривая на Равена с лёгкой иронией.

— Это в вас говорит обида. Вам нужно посмотреть на всё со стороны, более объективно.

В ответ Равен только вздохнул.

— Да, скучно вы живёте, — продолжал Мирослав. — Вам как-то нужно встряхнуться, оживиться, совершить какой-то поступок, в конце концов.

— Да для меня даже уход из семьи был поступком!

— Это из-за отца?

— Я там был никому не нужен. Все ко мне равнодушны — отец, мать, сёстры. Я там на положении насекомого. Заболей я — ничего не изменится!

— Вот как… А работа? Она спасает?

— Я ненавижу её, эту работу, — горько признался Равен. — Хожу туда только, чтобы иметь хоть какие-то средства…

— Ну, а кем бы вы хотели стать? — спросил Мирослав.

Равен пожал плечами.

— Ну, например, писателем. Но… я плохо пишу…

— Не получается?

— Получается что-то, но всё это ужасно…

— Значит нужно над собой работать, — устало промолвил Мирослав. — А вы влюблены в кого-нибудь? Девушка у вас есть?

— О да, влюблён. И девушка есть, зовут её Фелиция, мы переписываемся.

— Ну, уже хоть что-то… Поймите, в жизни нужно за что-то цепляться. Нельзя прожить жизнь не заметив её красот.

Равен опустил голову и тяжко вздохнул.

— Да и с девушкой у меня что-то неопределённое… Не знаю, буду ли делать ей предложение…

— Это отчего же?

— Да не знаю, подойдёт ли мне она для дальнейшей жизни.

Равен кашлянул и добавил:

— Не уверен… Да, что это мы всё обо мне толкуем. А у вас — то как дела, господин Липский?

Мирослав вздохнул, попросил кельнера принести сигарету. Блеснув оранжево-голубым пламенем спички, он закурил Petra.

Они долго молчали, Мирослав сделал ещё пару затяжек, кашлянул, а потом бросил сигарету в пепельницу.

— Дело в том, что я потерял свою любовь.

Равен внимательно посмотрел ему в глаза.

— Вы любили?

— Я и сейчас люблю. Но… эта необыкновенная девушка ушла от меня.

И Мирослав, сам того не ожидая, поведал всё Францу Равену.

Молодой человек задумался.

— То, как вы описываете Виолу… Мне кажется… я видел эту девушку…

— Где, когда? Вы могли ошибиться!

— С ней не ошибёшься. Слишком она на других не похожа. Кроме того — у меня память на лица… Дело в том, что я встречал её…примерно месяца полтора назад. Да точно помню… Виола… У неё ещё итальянская фамилия. Она была с каким-то странным юношей. Я предложил ей страховку — она отказалась…

— С каким юношей? — переспросил Мирослав. — Странным?

— Да, мне показалось — не от мира сего… Как ангел, на святошу похож… Кстати, я вижу его иногда на… площади… Он…

И Равен углубился в подробности.

— Интересно… Можно попробовать разыскать его.

В это время заиграл джаз, и говорить далее стало невозможно. Расплатившись, Мирослав и Равен вышли в холодные сиреневые сумерки.

Серо — синее небо болталось и клубилось, постепенно размываясь.

Мирослав осторожно шагал по замёрзшей дороге. Ему казалось, что рядом идёт Виола и что-то рассказывает ему. Такое «общение» с Виолой продолжалось уже больше месяца. Мирослав ходил на службу, играл в карты, жил, будто «гофмановский» автомат, а рядом ходила, сидела, переживала, помогала, советовала, беседовала незримая и дорогая его сердцу Виола, и сердце Мирослава сжималось, а душа плакала.

Он помнил последний разговор с комиссаром Майнером. Тот утверждал, что Виола в Тухомержице. Эта окраина Праги была уже обхожена полицейскими сыщиками и самим Мирославом, но найти семейство Висконти не представлялось возможным. Где её искать, в каком доме? Она как будто ушла в царство небесное, о котором упоминала.

Оставалось надеяться на информацию Равена, и Мирослав часто ходил в те места, где страховой агент видел странного молодого человека.

Встретить похожего на него Мирославу удалось лишь в начале весны.

В эти дни зима ещё время от времени угрожала миру, наполняя его снежными подарками, которые тут же серели, ёжились и таяли.

Вышедшего из магазина Мирослава привлёк уличный гам. Толпа шумела на площади.

Мирослав подошёл ближе. Люди обступили худощавого бледного юношу. На первый взгляд он напоминал того, о ком рассказывал Франц Равен.

Юноша стоял на коленях чуть сгорбившись, испытывая на себе силу увесистых тумаков. Длинные его волосы были спутаны, в них капельками таяли крупинки снега.

— Эй, что здесь происходит? — сурово, но не повышая голоса спросил Мирослав. — За что вы его?

— Он заступился за этих чёрных воришек, которых мы хотели вести в полицию, — произнёс угрюмый бородач.

— Правильно ему дали… по роже! Нечего защищать этих бродяг… цыган, — добавила пискляво — хриплым голосом женщина с корзинкой.

Оказалось — юноша защищал цыган. Слегка помятые взрослые цыгане уже успели дать дёру, а подросток — цыганёнок лежал тяжело дыша.