Владислав Алейников - Энтропия

Передернув помпу и выплюнув гильзу из затвора, он навел ствол ружья на человека в белом халате, стоявшего перед регистраторской стойкой с поднятыми вверх руками и снова нажал на курок. Тот даже ничего не успел сказать в свою защиту, как под визг толпы был отброшен назад в стойке и сполз по ней. Без промедления следующий заряд картечи полетел в живот мускулистого парня, бросившегося на стрелка с целью его обезвредить. Рухнув на пол, он еще какое-то время мазал кровавыми руками белый пол, пока не потерял сознание, то ли от потери крови, то ли от наступившего болевого шока. В воздухе повис устойчивый запах пороха, похожий на тот, что наполняет дворы в новогоднюю ночь.

Стрелок знал, что он делает и не совершал ошибок. Он набивал новые патроны в бункер, оставляя один заряженным в стволе, не позволяя себе оказаться безоружным. Выстрелив в кого-то спрятавшегося за регистраторской стойкой, он в очередной раз передернул помпу и направился к двери, ведущей на лестничную площадку около которой я находился. Я успел вскочить за дверь, как в доли секунды раздался выстрел, и над моей головой от попадания картечи вдребезги разлетелось стекло врезанного в дверь смотрового окошка.

Запинаясь и едва не падая, я бежал наверх. Когда я пробегал мимо кардиологии, дверь в отделение приоткрылась. По-видимому, кто-то решил посмотреть, что за шум внизу. Я был возле неврологии на третьем когда услышал еще один выстрел, а следом звук падения тела и лязг затвора. Посмотрел.

Добравшись до четвертого этажа и, было дело, собравшись бежать дальше, я остановился. Четвертый этаж, третье онкологическое отделение. Бритва Оккама гласит, что не следует множить сущее без необходимости, что простыми словами можно интерпретировать как «не стоит изобретать велосипед». Мой путь начался в этом месте, а значит это и есть ключевая точка.

Распахнув двери выставленными перед собой руками, я ворвался на этаж. Слева от меня была та самая полупрозрачная стена, с красовавшейся под потолком надписью красного цвета. Она выглядела еще зловеще, нежели при первом ее прочтении. Теперь же сквозь прозрачные двери было видно, как по коридору бродил изнуренный болезнью ссохшийся человек в полосатой пижаме, словно узник, ожидающий приведения смертного приговора в исполнение. Это вселяло ужас.

Осмотревшись по сторонам, я увидел, как позади меня санитарка нерасторопно вкатывала тележку с постельными принадлежностями в двери открытого грузового лифта. Развернувшись на месте и рванув вперед, я с гротом втолкнул ее вместе с телегой в тесное помещение лифтовой кабины, вскочив следом. Суетно перебирая кнопки на панели, я в последний момент нашел нужную. Двери лифта только закрылись, когда в одно из двух маленьких круглых окошек я увидел вошедшего на этаж человека с помповым ружьем в руках.

Приставив практически в упор ствол дробовика, он хладнокровно выстрелил в грудь выходившему из палаты медбрату, от чего последнего сшибло с ног и забросило в палату обратно. Стащив с плеч рюкзак, и наполовину расстегнув на нем молнию, он опустил в него руку, достав еще горсть боеприпасов. Часть из них сразу же пошла в бункер дробовика, а часть перекочевала в карман джинсовой куртки. Он привел в боевую готовность свое оружие и, вслушиваясь в голоса, медленно поплыл по коридору, когда над моей головой в шахте завыл электродвигатель привода лифта, и мы поехали наверх. Кто-то находившийся выше, вызвал его на свой этаж.

Судя по подсветке на щитке с кнопками, мы проехали всего два этажа и оказались на шестом. Помимо тележек с постельным бельем и огромных кастрюль, в этих лифтах возят еще и пациентов в крайне тяжелом состоянии, которым противопоказаны какие-либо перегрузки. Из-за этого подъемное оборудование лифта настроено так, что бы он ехал со скоростью, ползущей в гору черепахи. Разумеется, эта поездка не стала исключением и длилась целую вечность.

Выскочив из едва успевшего приоткрыть створки подъемника, как черт из табакерки, я чуть не повалил набок каталку с только что прооперированным пациентом, перевозимым в реанимацию. Пробежав два марша вниз по лестнице, я вновь оказался на четвертом.

В коридоре слышался устойчивый кисловатый запах пороха, похожий на нечто среднее между дымом от горящих хвойных иголок и сосновых стружек. И абсолютная тишина. Я бы сказал – гробовая. Каждый сделанный мною шаг разносился эхом по коридору и возвращался ко мне в подлинном звучании. В метрах двадцати от меня, из одной из палат на мгновение показалась голова черноволосой девушки и тут же скрылась обратно. С другой стороны коридора была открыта дверь, из которой на пол выпадал поток солнечного света. Это была ординаторская.

Приблизившись к этой двери, я услышал, как еще раз лязгнул затвор помпового ружья и что-то тяжелое поставили на пол. Медленно войдя в дверной проем, я увидел леденящую душу картину. Настоящая бойня. На диване, на полу и даже на столе лежали расстрелянные в упор доктора. Все было залито кровью. Одной женщине-врачу выстрелили прямо в лицо, от чего оно было обезображено до неузнаваемости. У самого окна на стуле сидел Дьявол, с холодным взглядом и серым лицом. Он держал дробовик вертикально, уперев его прикладом в пол и положив подбородок на дуло. Его правая нога была разута, носок снят. Большим пальцем ступни он водил по спусковому крючку, готовясь его нажать, покончив с собой.

– Я не буду тебя отговаривать, не переживай, – с отвращением заговорил я. – Перед тем как ты вышибешь свои мозги, назови мне свое имя, я должен его знать.

– Зачем тебе мое имя? – без какой-либо эмоциональной окраски задал свой вопрос мясник.

– Хочу тебя найти в другой жизни, и сделать с тобой тоже самое.

Улыбнувшись на одну сторону, прищурив глаз и оскалив клык, он еще раз отстраненно посмотрел на меня, а затем его колено опустилось вниз.

Кровавая жижа вылетела из его затылка и расплескалась по оконному стеклу. Упираясь подбородком в ствол, тело повалилось на пол вместе с ружьем. В пробитой картечью насквозь голове зияла огромная дыра, через которую отчетливо было видно изрубленный дробью до состояния ливера головной мозг. За окном уже завывали серены, приближающихся полицейских машин.

– Сука, ты не назвал мне свое имя! Скажи мне свое имя! – схватил я за грудки мертвое тело стрелка и тряс его из стороны в сторону. – Я должен знать твое имя, урод! Назови мне его!

Во мне бушевала истерика. Больше всего на свете в этот момент я хотел найти его в реальной жизни и удавить как гниду, как клопа.

Испачканными в его крови руками я рылся в карманах его крутки, брюк, проверил рюкзак. Кроме целой кучи патронов ничего обнаружить мне не удалось. Ни документов, ни ключей от машины. Он изначально шел в один конец, заранее выбросив все ненужное.