Джонатан Ховард - Иоганн Кабал, детектив [litres]

– Спасибо, Кляйн. Можете возвращаться на рабочее место.

Инженер кратко отсалютовал и ушел. Штен задумчиво посмотрел на закрытую дверь, прежде чем пойти дальше. Кабал двинулся следом.

– Вы ему верите? – спросил он.

– Это не имеет значения, – ответил Штен. – Главное – факты.

– У вас ум ученого, – похвалил Кабал. – Факты, несомненно, – это самое главное. Но у вас же должно быть свое мнение? Даже ученые обращаются к интуиции, основанной на знаниях, чтобы направлять свои изыскания.

– Мнение… Не хочу показаться предвзятым, герр Майсснер, но должен признать, я не совсем верю в то, что ранним утром вы ранили человека в руку, а спустя несколько часов подозреваемый умудрился получить травму в том же месте в результате несчастного случая.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать: имеем ли мы дело с несчастным случаем? Или это только видимость несчатного случая?

– Вот и я так думаю. В первом варианте слишком удачное совпадение, во втором – спланированное алиби.

Штен остановился у подножья винтовой лестницы, которая вела на палубу первого класса.

– Просто дайте мне гарантии, герр Майсснер, что вы действительно ранили нападавшего. Я не хочу удерживать человека по ошибке, которая была допущена в пылу схватки.

Кабал вытащил выкидной нож из кармана пиджака и открыл лезвие. Штен поднял бровь.

– Не похоже на перочинный ножик, герр Майсснер. И вы носите его с собой?

– С прошлой ночи, капитан. Вряд ли вы станете меня винить. Смотрите, я еще не успел очистить лезвие после вчерашнего происшествия. Видите, кровь? Вот здесь, у основания.

Штен с явным неодобрением наблюдал за тем, как Кабал закрыл нож и убрал его.

– Это вещественное доказательство. Его следует положить в корабельный сейф до официального расследования.

Кабал посмотрел капитану прямо в глаза и заявил:

– Я передам его вам в руки, когда вы предоставите мне что-либо столь же или еще более смертоносное. Пистолет вполне подойдет.

– Невозможно.

– Тогда нож останется при мне.

Капитан нахмурился, затем пожал плечами. Кабал догадался, что отбирать оружие у законопослушных граждан шло в разрез с миркарвианскими правилами.

– Итак, капитан, кого допросим следующим?

Корабельный медотсек оказался на удивление большим, и Кабал высказался на этот счет, как только они вошли. В длинной комнате стояли четыре кровати, хотя влезло бы и больше. На уровне глаз тянулись ряды шкафчиков, и, судя по огромному стеклянному шкафу с лекарствами, оснащен медотсек был хорошо. Доктор Хубер производил столь же положительное впечатление, как и обстановка, и казался вполне способным, несмотря на то, что ему было около двадцати пяти, а копну волнистых черных волос не усмирил бы ни один гель. Он моргнул, глядя на вошедших поверх очков-половинок. Внешне Хубер казался компетентным специалистом, так что даже обычная неприязнь Кабала к врачам практически не дала о себе знать.

Доктор Хубер улыбнулся.

– Вы не поверите, как быстро инфекция может распространиться по кораблю, господа. Поэтому после оказания медицинской помощи, лучше изолировать больных от остальной команды и пассажиров на несколько дней.

– Нельзя запереть их в каютах?

– Если проблема не слишком серьезная, да, но такие случаи расслабляют. К тому же, у членов экипажа нет личных кают. Вы бы чувствовали себя в безопасности на корабле, где в целом нестрашное желудочно-кишечное заболевание может свалить всю команду?

Кабал на миг представил, как члены экипажа борются за гальюны, в то время как на капитанском мостике никого, руль свободно вращается во все стороны, а «Принцесса Гортензия» по чистой прихоти идет прямо на ближайшую скалу. Пришлось признать, что он не чувствовал бы себя в безопасности.

– Кроме того, – продолжил Хубер, – несмотря на все наши старания, случаются и серьезные заболевания и даже, Боже упаси, серьезные происшествия. Пациенты должны находиться под постоянным наблюдением. Я не могу гарантировать этого, пока они в своих каютах.

Доктор, похоже, не заметил, как капитан поморщился, стоило ему завести речь о происшествиях. Не иначе как ряд морских суеверий перекочевал в небеса, включая поверье о том, что не стоит искушать судьбу. Оглядываясь назад, Кабал предположил, что по той же самой причине доктор отсутствовал на ужине в первый вечер – тринадцать человек за столом сочли бы дурным предзнаменованием. Однако, двенадцать тоже оказалось не слишком счастливым числом. Тихонько забавляясь, Кабал краем глаза наблюдал, как Штен ищет дерево, по которому мог бы постучать.

– Перейдем к делу, доктор, – сказал капитан, с явным облегчением постучав по краешку письменного стола. – Ранее сегодня Габриэль Зорук обратился к вам с травмой.

Доктор на миг задумался, потом кивнул.

– Вы о молодом человеке, который пришел сегодня утром с пораненной рукой? Да, вполне понятный случай. Я промыл рану, сделал перевязку и попросил зай-ти завтра, чтобы удостовериться, что нет признаков инфекции. А что с ним?

Кабал припомнил, что где-то имелась директива, – возможно, она была частью клятвы Гиппократа, – касавшаяся неразглашения информации о пациенте. Судя по тому, насколько Хубер был блаженно о ней неосведомлен, в Миркарвии Гиппократа считали опасным либералом.

– Доктор, каково ваше профессиональное мнение о причине травмы?

– Руку зажало дверью, – Хубер взглянул на лица собеседников и нахмурился, не понимая причину их молчания. Затем он добавил, уже не столь радостно:

– Ну, он сказал, что руку зажало дверью. И у меня нет причин полагать, что он врет. Что происходит, капитан?

– Может ли дверь оставить такой порез – что скажете?

Хубер ощетинился:

– Я не криминалист, капитан. Судебная медицина – не моя специализация. Я бы попросил вас не вынуждать меня делать выводы в области, которую я знаю лишь поверхностно.

Штен недовольно кивнул. Он очень хотел получить однозначный ответ, но достаточно хорошо знал жизнь и понимал, что подобные вещи встречаются редко. Не стоило и пытаться давить на доктора – судя по всему, Зоруку повезло, ведь даже миркарвианский суд аппелирует к презумпции невиновности, при условии, что ответчиком не является некромант.

Пробормотав благодарности доктору Хуберу, Штен и Кабал собрались уходить. Когда они были уже у двери, Хубер заговорил, голос его был невеселым.

– Я вот что скажу, джентльмены. Промывая рану, я удивился тому, насколько глубокий порез оставила дверь.

Недовольно бормоча, Штен отправился допрашивать второго свидетеля происшествия. Сопоставив время с расположением двери (когда швейцарские часовщики хотят сказать, что все идет в соответствии с графиком, они ссылаются на миркарвианцев), капитан легко сумел определить нужного человека. Стюард Дорффман, в отличие от доктора Хубера, не особо переживал по поводу объективности и справедливости.