Лоуренс Десбери - На берегах Гудзона. Избранные романы

— Мне нужно пойти домой! — воскликнул он. Ему пришло в голову, что теперь в его квартире хозяйничают его враги, так как предполагают, что он не может туда вернуться.

— Ничего не имею против, — ответил сыщик. — Я готов оказать вам услугу. Вы можете отправиться домой, а я буду вас сопровождать.

Они поехали к О’Киффе. На лестнице их встретил какой-то заспанный уличный мальчишка.

— Вы О’Киффе? — спросил он, подходя к репортеру.

— Да, а что тебе нужно?

— Вот что я нашел. Если вы О’Киффе, я должен вам это передать. — И он протянул ему маленькую кожаную сумочку.

— Что такое? Да, ведь, это сумочка мисс Кардиф, — воскликнул репортер. Он поспешно открыл сумочку и вытянул из нее сложенный вчетверо листок бумаги. На нем было написано: «Умоляю того, кто найдет сумочку, доставить ее с этим письмом мистеру О’Киффе, улица Генриэтты, 2, в Ковент Гардене. Кошелек он может оставить себе».

— Где вы нашли сумочку? — спросил мальчика О’Киффе.

— Очень далеко отсюда на самой окраине города. Она лежала на земле.

О’Киффе пробежал записку, написанную крайне неразборчиво, по-видимому, наспех:

«Происходит нечто ужасное. Автомобиль едет куда-то за город. Я пыталась спросить шофера, но он не отвечает. Рядом с ним сидит какой-то незнакомый мужчина с большой черной бородой. Машина все ускоряет ход. Я умираю от страха. Спасите меня, О'Киффе. Ради бога, спасите меня.

Винифред Кардиф»

Глубокое отчаяние овладело О’Киффе. Несчастная находится в руках гнусных негодяев. Как ее найти? Он со стоном передал записку Джонсону и, закрыв лицо руками, присел на ступеньку.

Джонсон прочел записку. Хотя он несколько сомневался в ее подлинности, но все же не мог не согласиться с тем, что произошло нечто серьезное.

Отчаяние О’Киффе было неподдельно. Положив руку на плечо репортера, Джонсон сказал совершенно изменившимся тоном:

— Послушайте, О’Киффе. Мне трудно поверить этому нелепому письму, но я вижу, что вы чем-то ужасно расстроены. Я возвращаю вам свободу, но предупреждаю, что за вами будут следить.

О’Киффе пожал своему противнику руку.

— Спасибо, Джонсон, вам не придется пожалеть об этом.

О’Киффе провел бессонную ночь. Шагая из угла в угол, он курил одну папиросу за другой и тщетно ломал себе голову над тем, кто и куда увез Винифред.

Бывали моменты, когда ему казалось, что следует сейчас же бежать разыскивать ее; но он прекрасно понимал, что это ни к чему не приведет. Его взгляд случайно упал на большой пакет, лежащий на письменном столе. Он развернул его. В нем оказались книги, книги по химии, купленные им несколько дней тому назад. О’Киффе нетерпеливо отложил их в сторону. Все его мысли были направлены на сегодняшнее загадочное происшествие. В конце концов, когда начало светать, смертельно усталый, он прилег на софу и уснул.

* * *

Марион Уэргем в легком пеньюаре сидела у камина. Она только что позавтракала и теперь курила. Очаровательное личико было бледно, голубые глаза, окруженные синевой и усталые движения указывали на то, что она провела бессонную ночь. Она взяла книгу и стала ее перелистывать, время от времени устремляя свой взгляд на пылающий в камине огонь.

В комнату вошла ее камеристка и принесла колоссальных размеров завернутый в бумагу пакет.

— Что это такое?

— Только что прислали из цветочного магазина. От мистера О’Киффе, — сказала девушка и принялась развертывать бумагу. Показалась резная подставка черного дерева, к которой были приделаны часы с чудесно разрисованным циферблатом; на подставке стоял вазон роскошной цветущей сирени. Марион покраснела от удовольствия. Она любила красивые вещи. Письмо О’Киффе также обрадовало ее. Он писал, что подставку эту случайно увидел у антиквара и подумал, что она очень подойдет к обстановке ее гостиной. Он очень сожалеет, что она все еще больна, и просит ее не утомлять свою хорошенькую головку излишними размышлениями и постараться, как можно скорее выздороветь. Он подписался: «Ваш искренний друг Бриан О’Киффе».

Марион усмехнулась и вздохнула: интересный ирландец мог бы быть ей больше, чем другом, если бы… Ее лицо приняло страдальческое выражение, она чуть ли не с чувством отвращения окинула взглядом свою роскошно меблированную комнату. Красивые вещи, красивые наряды, много денег, блестящее положение в обществе, все это, конечно, было очень приятно, но не упустила Ли она из-за этого того, что является самым большим счастьем в нашей жизни?

Она еще продолжала об этом думать, когда вошла горничная и доложила о приходе доктора Торнтона.

Торнтон выглядел совершенно больным. Марион бросила на него взгляд, полный ненависти и страха. Затем она сказала:

— Я рада, что вы пришли, Лауренс.

— Вы все еще притворяетесь больной, — произнес он сурово и сел в кресло против нее.

— Я не притворяюсь, — сердито ответила она. — Мои нервы так истрепались, что я положительно схожу с ума; я потеряла сон и чувствую себя ужасно скверно. Уверяю вас, что эта ужасная тайна доведет меня до сумасшествия. В конце концов, я совершу какой-нибудь отчаянный поступок.

Он зло усмехнулся.

— Никто вас к этому не принуждал. Не следовало приниматься за дело, если вы чувствовали, что у вас не хватит сил довести его до конца.

— Я была безвольным инструментом в ваших ужасных, не знающих сострадания руках.

— Не притворяйтесь угнетенной невинностью. Вы хотели чего-то добиться и были готовы пустить в ход все средства для того, чтобы достичь своей цели. Хотите знать правду: вы виновны не менее, чем я.

Она приподнялась, дрожа всем телом:

— Как вы смеете говорить это! Кто разработал весь этот план? Кто его выполнил? А теперь вы обвиняете меня. Негодяй!

Она зарыдала, он спокойно смотрел на нее.

— Было бы лучше, если бы вы говорили потише. Право, совсем нет необходимости, чтобы прислуга слышала ваши излияния.

— Это мне совершенно безразлично! — воскликнула она. — Дальше так продолжаться не может. Я не могу выносить этих постоянных терзаний, не могу продолжать оставаться вашим орудием. Я положу этому конец; если это окажется необходимым, то прибегну к помощи полиции, — на ее лице появилось выражение безграничной ненависти. — Я отомщу. Я повсюду буду трубить о том, что всеми уважаемый доктор Торнтон ничем не отличается от обыкновенного каторжника, ничуть не лучше любого убийцы…

Сильной рукой он зажал ей рот, схватил ее за талию и, несмотря на все ее старания, не давал ей вырваться. Ее кружевной пеньюар порвался. Торнтон принудил ее сесть в кресло и, все еще не выпуская ее рук, уселся против нее.

Его мозг лихорадочно работал. Мистрисс Уэргем находится, действительно, на грани безумия; она в самом деле способна донести… Он ужаснулся. Этому во что бы то ни стало следует помешать.