Кэтрин Валенте - Сияние [litres]

«Ты забавная рыбка».

«Выше нос, рыбка-ёжик. Просто набери воздуха, сделайся больше размером, чем твоя печаль – испугай её, пусть бежит прочь. Только так и можно жить в этом ужасном старом океане».

«Моя любовь к тебе больше, чем океан».

Но когда дошло до кульминационной сцены – той, где мистер Бергамот и миссис Улун и Ромашка уплывали через обломки затонувшего корабля, спасаясь бегством от злобного морского дьявола доктора Дарджилинга, и казалось, что им не на что надеяться, девочка с косичками, которая должна была читать реплики Ромашки, заснула у ног игравшего на тубе.

Учительница сделала знак Анхису, чтобы он прочитал её слова, пусть это и было немного странно, поскольку он был мальчиком и должен был к тому же читать следующую реплику. Он попытался заговорить высоким и мягким голосом, как девочка, как, по его мнению, должна была говорить Ромашка.

«Я хочу, чтобы ночь закончилась и я снова увидела рассвет. Я хочу остаться здесь навсегда, с тобой, на морском дне».

Кровь отхлынула от лица Мальцового Доктора. Он прижал ладонь ко рту.

Где-то далеко от берега алый Кадеш содрогнулся.

Ночь закончилась в Краю молока и жажды. Но не в Адонисе. И не для Анхиса.

Из личного киноархива Персиваля Альфреда Анка

[Полутёмный экран. СЕВЕРИН АНК пробудилась от кошмара посреди ночи. Ей пять лет. Её отец сидит рядом на кровати, напоминающей огромную кованую беседку из колючих ветвей, на которой по причине лунной осени громоздятся вышитые лоскутные одеяла и бесконечное множество подушек. СЕВЕРИН в ней утопает; она маленький кораблик, дрейфующий в море постельного белья. ПЕРСИВАЛЬ АНК обнимает дочь длинными руками.]

ПЕРСИВАЛЬ

Не бойся, мой бегемотик. Сны иногда пугают, но они не могут причинить тебе вреда.

СЕВЕРИН

Могут! Ох, папа, могут. [Она начинает тихонько плакать.]

ПЕРСИВАЛЬ

Поведай папе, что тебе такого ужасного приснилось. Когда происходит что-то по-настоящему жуткое, такое жуткое, что ты не в силах это вынести, можно воспользоваться волшебным трюком. Расскажи эту жуткую историю от начала до конца, и когда доберёшься до финала, то, вполне возможно, поймёшь, что очень даже можешь всё вынести, и, вероятно, всё было не так плохо, как тебе показалось сперва.

СЕВЕРИН

Мне приснилось, что я выросла и оказалась совсем одна. Я была самой одинокой девочкой в целом мире.

ПЕРСИВАЛЬ

И это всё?

СЕВЕРИН

А разве этого мало? Я была в маленькой тёмной комнате, и куда бы ни пошла, брала эту комнату с собой, и никто не мог в неё войти, а я не могла выйти.

ПЕРСИВАЛЬ

Это очень короткая история. Не знаю, работает ли магия с такой короткой историей. Тебе стало лучше?

СЕВЕРИН

Нет. Мне уже никогда не будет лучше.

ПЕРСИВАЛЬ

Нет, любовь моя, будет. Солнце взойдёт и озарит ярчайшим светом страшных старых монстриков, которые резвятся в твоей бедной головушке, и всё опять сделается красивым, как радуга. Для этого солнце и предназначено.

Есть истории очень старые и очень сильные: они пустились в странствия из Родины в Страну, видящих и тех, кого видят, в Край неистовых ранчеро, в Край пурпурной кукурузы и в Край молока и жажды. Истории эти путешествовали безбилетниками: прятались в кораблях с переселенцами, выходили подышать и размять мышцы только в случае крайней необходимости. А когда корабли приземлялись, истории, собрав всю силу, вырывались на свободу и мчались во все стороны, переодевались в местную одежду и плясали на сценах, носили цветы в волосах. Истории – они такие. Они любят беспорядок, в особенности если устраивают его сами.

Многие из этих историй связаны со сном. Это потому, что мы все боимся спать. Мы пронизаны этим страхом до глубины души, до мозга костей. Пантера, медведь, кроманьонец находят спящего ребёнка. И вот мы рассказываем историю о девочке, которая уколола палец о навигационный прибор и заснула на сто лет. О девочке, которая съела яблоко, которое не было на самом деле яблоком, и погрузилась в глубокий сон, пока красивый бизнесмен с патентом на «Клин-Кроп» [85]не пришёл и не поцеловал её – тогда она проснулась. О мудром учёном, который отдал все свои записи просто так, и ассистент навеки погрузил его в сон внутри дерева.

С Анхисом, Мальцовым Доктором, всё вышло по-другому.

Он не уколол палец и не съел яблоко – ни настоящее яблоко, ни какое-то ещё. Он не отдал свои волшебные книги.

Просто сотня тонких, длинных, медно-золотых волосков запуталась в его собственных волосах, прилипла к коже, прицепилась к ботинкам. Просто пахло от него сумахом, озоном, кофе и возможностями; и маминым супом-пюре из мальцового молока; и сигаретами Гесиод; и макушками новорождённых двойняшек; и толстой, хорошей бумагой, на которой рисовали снова и снова, пока она не почернела от края до края. Просто он не был голоден и не мечтал о мотыльковых стейках, или жареных ореховых пирогах, или поросячьих пирожках, или заварном креме из яиц казуаров, и набил желудок меренгами из мальцового молока, сыром из мальцового молока и абрикосами (то есть на самом деле не абрикосами, но красновато-чёрными, красивыми, карамельными фруктами, которые съёживаются, когда человеческая рука пытается их сорвать), и яблочным пудингом из мальцового молока, и бланманже, и китопудингом, и сабайоном, и кит-ногом, и всякими другими яствами, в которых были сливки, молоко и сыр, всё из мальцового молока, жирного, пряного и бесцветного, которое добавляли не жалея. Он так наелся впервые за всю свою жизнь. Он ел, словно хотел заполнить свободное место даже внутри костей.

В историях-безбилетниках, вроде этой, решение часто оказывается простым. Слишком простым, чтобы о нём догадались раньше времени, и королевство успевает заснуть, и все прялки сжигают, и гномы сооружают стеклянный гроб, и волшебника хоронят в основании замка. «Ох. Ох. Я должен был догадаться. Если бы я только знал».

Мать знает, как пахнет её ребёнок. Даже когда она больна, даже когда она сошла с ума, даже когда она не видит собственной руки перед собой, она узнает своё дитя. Своё бедное, маленькое дитя – да что же приключилось с этим ребёнком? Он такой маленький, невероятно маленький – такой худой ребёнок не может быть здоровым. Что она может сделать, что же в её силах, чтобы он вырос? Чтобы стал сильным, чтобы стал правильным? Нет ничего важнее, чем дитя, настолько больное, что у него всего лишь четыре жалких, иссохших отростка, и желудочек такой малюсенький, что и глоток молока не поместится.

«О, телёночек, бычок, припади к нашей груди. Мы не заметили тебя. Это не твоя вина, бедный ягнёночек. Мы сами виноваты. Стой спокойно. Не ёрзай. Мы всё исправим. Мы поцелуем, поцелуем, поцелуем – и больше не будет болеть. Больше ничего не будет болеть».