Кэтрин Валенте - Сияние [litres]

Мальцовый Доктор не заснул на сто лет. Он заснул на десять. Но спал он не по-человечески. Никто не подоткнул ему одеяло и не сказал: «Закрой глаза, мой дорогой, – не открывай, не подглядывай. Помолись. Считай овец, которые на самом деле не овцы. Тише. Спи». Сон его был сном мальцового кита. А во сне кит может двигаться, может вздрагивать. Сон кита не похож на наш, апатичный, глубокий, распластанный и смертеподобный сон приматов. Это даже и не сон на самом деле. Это острый, вертящийся кончик меча, который колет поверхность мира в сотне мест сотню раз (хотя на самом деле он своими прикосновениями вырезает воистину бесконечную, неосязаемую инталию [86] Инталия – разновидность резьбы по камню. ), но никогда не рассекает её насквозь.

На самом деле это не сон. И не молоко. И не кит.

Поместите плёнку в проектор. Прокрутите вперёд. Стоп. Прокрутите назад. Стоп. Прокрутите вперёд опять. Теперь вытащите и засуньте обратно поперек. По диагонали. Сложенной пополам. Сложенной втрое. Вчетверо. В двенадцать раз. В тысячу четыре раза. Поместите её перед источником света. Прокрутите вперёд. Стоп. Прокрутите назад.

Вот как спит мальцовый кит. Это похоже на сон. А ещё – на прыжки. Это сон, смахивающий на пантеру.

Но мальцовым китам всегда, всегда снятся сны.

Вот что снилось Мальцовому Доктору у его прялки, в его стеклянном гробу, в корнях его дерева:

Киты путешествуют небольшими стадами. И Мальцовый Доктор путешествовал с ними. Море, по которому он плыл, было всех цветов. Он не чувствовал ни рук, ни ног, но знал, что они у него есть. Он плыл без усилий. Он ощущал себя большим. Мальцовый Доктор нырял и кружился в волнах, и каждая волна была таким же краем, как его собственный Край молока и жажды, но он не остановился, он не мог остановиться, чтобы их разглядеть.

Рядом с ним плыл кит, который на самом деле был не китом, но угрюмой девочкой с растрёпанными тёмными волосами и кислым выражением лица. Она была в платье из маков, и её тело было одновременно телом кита и телом ребёнка, как и его собственное. Она повернулась к нему в Море Всех Цветов и сказала:

«Лучше бегите, ваше величество, а не то я вас съем».

Он поплыл быстрее рядом с нею. Быстрее, и ещё быстрее. Она была такой стремительной.

«Разыщи меня через два года», – бросила она через плечо и взмахнула плавниками, которые не были на самом деле плавниками.

«Но я тебя уже разыскал», – ответил он.

И тут оказалось, что она сидит на дне Моря Всех Цветов, расправив вокруг себя подол кружевного платьица, и оранжевые бутоны то раскрываются, то закрываются, словно кровавые целующие рты. Вода колыхала её волосы, и они веером разошлись вокруг её головы, словно корона из чёрных змей. Она нарисовала что-то на песчаном океанском дне палочкой. Вот что она нарисовала:

Она взглянула на него и спросила:

«Мы будем тут жить всегда?»

«Наверно».

Маленькая девочка вздохнула. Пузырьки поплыли из её рта.

«Есть тот, о ком я скучаю».

«Я много о ком скучаю», – сказал Мальцовый Доктор, окинув взглядом море.

Девочка кивнула.

«Ты знаешь, что это за место?»

«Здесь живут киты».

«Да», – сказала девочка, хоть он и не понял, рада ли она этому.

«Ромашка?»

«Меня зовут не так».

«А как тебя зовут?»

«Северин».

«Северин?»

«Да?»

«Мне кажется, мы больше не в Канзасе».

Северин вздрогнула. Посмотрела на него странно, как будто чего-то ожидая. Её голос сделался резче, взрослей.

«Почему ты это сказал?»

«Не знаю. Мне показалось, так надо».

«Ты это сказал, как будто что-то цитировал. Что такое Канзас? Это планета?»

Мальцовый Доктор вдруг растерялся. Он забыл, как надо плыть в Море Всех Цветов, и резко опустился на песок рядом с Северин.

«Ну, не знаю. Возможно. Звучит красиво».

«Может, это одно из других мест».

«Каких других мест?»

«Мистер Бергамот живёт повсюду».

«О чём ты говоришь?»

Она взмахом руки указала на мальцовых китов над их головами – киты были огромные, словно солнца, и плыли, плыли по кругу, вечно.

«Мистер Бергамот любит пить чай. За чаем он ест миры. И салат с яйцом».

«Я чувствую себя таким одиноким», – прошептал Мальцовый Доктор.

«Не стоит. Есть миллион миллионов миров, с которыми можно играть».

«Мне одиноко», – прошептал он опять, потому что не знал, что ещё сказать.

«Всё хорошо», – ответила Северин. Она положила маленькие ручки ему на плечи. Цвета моря-не-моря стали такими яркими, что Северин и Мальцовому Доктору пришлось закрыть глаза, которые на самом деле не были их глазами. Мальцовый Доктор вгляделся в волны-не-волны и увидел мальцового кита – тысячи китов, которые плыли сквозь буруны. Они взглянули на него в ответ как единое существо, их бесконечные лица-не-лица сияли, словно звёздные вспышки, словно первый кадр безупречного фильма – невозможного фильма, законченного фильма.

«Всё хорошо, – сказала Северин. – Я здесь. Ты наконец-то пришёл домой».

«Сияющая колесница, воробьями твоими влекомая»

(«Оксблад Филмз», реж. Северин Анк)

С4 НАТ. АДОНИС, ЛУЖАЙКА В ЦЕНТРЕ ПОСЁЛКА – 16 ДЕНЬ ПОСЛЕ ПРИЗЕМЛЕНИЯ, СУМЕРКИ, 08:49 [3 ДЕКАБРЯ 1944 г.]

[НАТ. СЕВЕРИН АНК плывёт в тёмной воде, держа перед собой один из мальцовых фонарей ЭРАЗМО СЕНТ-ДЖОНА. ЭРАЗМО плывёт следом с её второй камерой в хрустальном контейнере. На плёнке множество пятен, местами прожжены несколько кадров подряд. СЕВЕРИН плывёт вверх, отстёгивая свинцовые грузила с мерцающей компенсирующей сети по мере подъёма. Защитная решётка её водолазного шлема слабо поблёскивает среди теней. Над нею медленно проступает брюхо мальцового кита. Оно невероятно массивное, во всё небо. СЕВЕРИН стремится к нему, тянет пальцы, чтобы коснуться, всего раз, как будто желая убедиться, что такое существо действительно может быть настоящим.

Зрителям навеки суждено замечать это раньше СЕВЕРИН. Щель в боку огромного кита словно открывающаяся дверь. Документалистка тянется к этой щели и невольно оказывается между нею и камерой, отчего сцена выглядит по меньшей мере впечатляюще: внезапно маленькая фигура молодой женщины в центре кадра навеки застывает в позе изумления и стремления к непознанному – и глаз мальцового кита, такой огромный, что едва помещается на экране, открывается вокруг неё.]