Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

– Вы ходите к одному и тому же Читающему или к разным?

– Да зачем же к разным? Лучше ведь к тому, кто меня уже знает, правда же?

– Правда, – улыбнулся ей Тье. – Я так понимаю, он в своем деле мастер? Не то бы вы к нему и не ходили.

– Мастер и есть, – кивнула бабушка. – Кин Шелковый Пояс прозывается. Может, слыхали?

Есть!

Точное попадание!

– Вроде слыхал, – ответил Тье. – Спасибо вам большое.

– Да за что же спасибо-то? Добро бы я вас хоть чаем напоила, что ли… а может, и правда выпьете чайку-то, господин сыщик? Не отказывайтесь, прошу вас, не обижайте старую женщину.

– Да разве я бы посмел вас обидеть? – вновь улыбнулся Тье. – Действительно, с удовольствием выпью с вами чаю.

Когда бабушка вышла на кухню, Тье повернулся к Хмурому Вечеру – и теперь на его лице не было и следа улыбки.

– Вы понимаете, что совершили служебное нарушение? – жестко спросил он.

Кисляй с несчастным видом кивнул.

– На сей раз работу вы не потеряете, – произнес Тье. – Только должность старшего над слугами. Но еще одно такое нравоучение – и вы вылетите со службы в отставку быстрей, чем успеете отдать прощальный поклон.

– Но почему? – попытался было возразить Хмурый Вечер.

– Потому что до беды господина Дани довело не повышение, а ваш длинный язык, – отрезал Тье. – И рапорт об этом будет подан в управу. Надеюсь, это умерит вашу страсть к нравоучениям.

Хорошо бы. Авось хоть домашние его вздохнут спокойно. Сколько можно, в самом-то деле, пользоваться их добротой и снисхождением! Должен быть и на дураков укорот…

Хорошо, что сменой дня и ночи не жребий ведает, а боги и духи. С него бы сталось суток пять не отпускать солнце с небосвода или на пару недель забыть о луне, оставив ночи на произвол темноты. Жребий – не раздатчик храмовой милостыни, очередности не соблюдает, а действует исключительно собственным произволением. Захочет – и два, и три, и десять раз плюхнется на одну и ту же плешь, не захочет – стороной обойдет и во всю жизнь в гости не заглянет. С этим произволением Лан был преотлично знаком – в конце концов, кто, как не набор светлых и темных камешков, определял, с кем Дылда отправится в патрулирование.

На сей раз жребий пошутил отменно, назначив в патруль почти всех тех, с кем Лан вылавливал из реки наставника Тайэ – кроме Ласточки, разумеется. А жаль – вот уж Забияка при обходе пришлась бы к месту. Но нет – семью Бай разнарядка сегодня миновала. Зато Нин, к вящей досаде Дылды, присутствовал во всей красе. И, разумеется, жаждал поговорить. Конечно же, о выписанной Ласточке награде – ну, кто бы и сомневался!

– Надо же, – разглагольствовал Нин, – всего-то и делов – в речку сиганула. А надо же, десять золотых… экие деньжищи!

Изводу на тебя нет, мрачно подумал Лан. Когда ты уже от зависти загнешься…

– Тоже мне… – бухтел между тем уязвленный Нин. – Да знать бы заранее, что такие деньги, я бы и сам в реку сиганул.

– Знать бы заранее, – пробасил Фан, – ты бы не только в реку сиганул.

Святая правда. За деньгами Нин бы не то, что в реку – в нужник бы нырнул. Жаден он был до невозможности, причем на какой-то особенно противный лад. Жадность, она ведь тоже разная бывает. Случается и наивная, почти детская – ну, вроде как слопал ребенок все приготовленные к празднику сласти в одиночку, а теперь пузом мается. Но к Нину это не относилось. Его жадность была сосредоточенной и тяжелой. Деньги он любил мрачно и угрюмо. А деньги его в ответ не любили. И право же, их можно понять.

И ведь не бедняк, не голодал никогда, в лохмотьях отродясь не хаживал, чтобы этак над каждым ломаным грошом на кислый пот исходить! Просто вырос таким. И откуда только что взялось? С детства поганцем был, им и остался. Нет, дети часто бывают изрядно пакостными созданиями, но по большей части не со зла, а по недомыслию. Обычно это с возрастом проходит. Как заведется в головенке хоть подобие ума, так и отпадают детские гадости, как короста с болячки. Почти все избывают глупые пакости, перерастают их и почти не вспоминают – а если доведется, то со стыдом. Но Нин ничего не перерос и ничего не стыдился.

– А ты, что ли, не нырнул бы? – мгновенно взвился Нин. – Скажешь, нет? Экое богатство дуром привалило!

– Не считай деньги в чужом кошеле, своих не будет, – осадил его Лан. – Примета такая.

– А ты бы не хотел? – не унимался Нин. – Тебе разве ничего не надо? Вот на что бы ты такую награду потратил, а?

Лан знал, на что он хочет потратить часть своего нежданного богатства. Он успел это обдумать еще по дороге в управу, когда шел зарегистрировать дар. Так полагается – чтобы потом не было пересудов о взятках и прочем тому подобном. Он ведь при должности состоит, ему иначе нельзя. Да, по дороге он обдумал все хорошенько… а потом у него едва все мысли из головы не вылетели, когда он увидел, как улыбается Пин Стройный Тополь.

– Уже? – радостно удивился он. – Ай да госпожа Бай! Уже половину отдала, ни часа лишнего не придержала, не то, чтобы себе оставить…

– Себе?! – возмутился Лан. – Забияка?! Да вы ее просто не знаете!

– Теперь – знаю, – ответил счетовод. – Вас обоих. И рад этому.

Счетовод улыбался редко и еще того реже был чему-то рад. Когда имеешь дело с деньгами, всякого насмотришься. И алчности, и зависти, и подлогов всяких… он, как мало кто другой, знал цену щедрости, честности и дружбе. Цену, невыразимую деньгами. Он понимал то, чего Нин не поймет, проживи он хоть восьмикратно дольше, чем отмерено человеку.

И потому нельзя сейчас говорить о том, что Ласточка получила куда больше, чем десять золотых, и уж тем более – что дар от семьи Тайэ она поделила поровну и отдала половину Дылде. Рано или поздно все равно дело выплывет на поверхность – но к тому времени страсти хоть как-то улягутся. А сейчас Нин и так уже пришел на край рассудка – как же так, столько денег, и все не ему! А узнай он, что Ласточка получила дар еще и поверх обычной награды, и притом поделилась им, совсем из рассудка выйдет: мыслимое ли дело – золото в другие руки отдавать! Это уже не зависть будет, а что-то похуже… темнее, страшнее… Лан не очень понимал, как это назвать, но опасался этой тьмы даже и не названной. Скажи он сейчас про дар Наместника, тем более разделенный – и с Нина станется, самое малое, Ласточкин дом поджечь. Или еще что-то жуткое вытворить.

Нет, о даре говорить нельзя.

А о том, на что бы он потратил деньги – отчего же и нет?

– Ну, отчего не надо, – хмыкнул Дылда. – Всем что-то надо. Я бы вот комнату снял хорошую. Не все же в казарме для стражи кантоваться. Или даже домик. У меня ведь самые годы жениться – а жену в казарму не приведешь. То есть для семейных, конечно, тоже своя казарма имеется, а все-таки как-то оно не то…