Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

– Хорошо еще, что молодой Пон догадался в храм сходить, а потом к гадальщику, – рассудительно сказал Шан. – Сразу все домыслы своротить на корню.

– Так отчего и не сходить, – откликнулась “капуста”, огорченная тем, что ее версия о бедствиях в доме Пон не встретила одобрения.

– Ну, не знаю, – не без умысла ввернул Шан, – я вот гадать не хожу. Как меня в двенадцать лет на гадание мать сводила, так с тех пор ни разу и не был.

– Ну и зря! – воскликнула толстушка. – Вот мастер Фай, он тоже гадать не ходит – а почему? Узнать, что тебя ожидает – ну вот чем плохо?

– Верно, – поддержала ее “капуста”. – Я вот часто гадать хожу. Было бы денег побольше, так и чаще бы ходила, и не к Читающему – к Видящему. Но оно и так хорошо. Приходишь, усаживаешься, гадальщик к тебе со всем почтением – и выслушает, и ответит, и все как есть разъяснит.

И тут Шан понял.

Трудно было бы не понять.

Отцы, сыновья, мужья, братья – все они покидают дом с рассветом. Кто ходит на службу, кто сидит дотемна в своей мастерской, кто таскает бревна, кто обчищает карманы… неважно, при законном они деле состоят или нет, главное, что при деле. И при должном разговоре. С покупателем словом ли перекинуться, помощника ли отлаять за нерадивость, перед другими ли ворами удачей похвалиться, с собратьями по ремеслу новые заказы обсудить, налоги ругнуть – уж их все ругают… и только к вечернему времени вернуться домой. К своим женщинам. И начать честить их болтушками и балаболками. А как же еще? Ведь приходишь домой – и начинается! Без умолку трещат, просто без умолку! И добро бы о чем толковом, так ведь нет же! Там и слушать-то нечего…

Да, у Шана в семье все по-иному. И у Забияки. И… все верно, не у всех так. Но у многих. Слишком у многих. Жены, матери, сестры, дочери – да просто сожительницы, в конце концов… что они видят, час за часом крутясь среди котлов и сковородок, корыт с замоченным бельем, метелок и скребков для пола? Час за часом, день за днем – на хозяйстве, при детях… горизонт смыкается до размеров кухни, и пригоревший ужин разрастается до размеров горной вершины, погрызенный мышью мешочек с крупой – настоящее событие, а то и катастрофа… вот только мужчины отчего-то так не считают. Им неинтересно слушать, как правильно залатать прохудившиеся штаны или чем лучше вывести блох у кошки, пока она не нанесла их в дом.

И ведь спроси у этих мужчин, самое малое, семеро из десяти скажут, что любят жену. Что души не чают в дочке. Что всего себя положат ради матери или сестры. И что занятнее всего – обычно это правда. Что поделать, уж такая у них любовь – она не желает слушать.

Но ведь кто-то должен выслушать этих женщин!

Молодой Пон хотя бы жену вниманием не обделил. А как насчет его матери? Матушка Пон ведь не глупее прочих… хотя и не умнее, конечно. Однако на крючок попалась сразу. Можно сказать, заглотила его с охотой. Всего-то и понадобилось молодому мерзавцу, что выслушать пару раз вдовую соседку – и дело сладилось.

Да к чему далеко ходить за примером, если сам он тут в полной красе! В форменном платье с рисунком морских волн и с луной на плече! Сыщик из управы по прозванию Храмовая Собака. Весь из себя такой уважительный. Что ему ни скажи, все как есть выслушает.

Работа у него такая.

Гадальщик из Читающих, надо думать, тоже весь из себя уважительный. И тоже выслушает. Работа у него такая.

Все они ходят гадать, понял Шан. Все до единой. И толстушка, и “капуста”, и даже та сухопарая, что не поверила в бесов. И вот эта, с широким лицом и блеклыми бровями – тоже. И еще вон та… все они.

– Ну, раз вы все так говорите, может, мне и правда стоило бы попробовать, – улыбнулся Шан.

– А как же! – зашумели кумушки, вновь приятно удивленные его уважительностью.

Ведь вот и молодой еще, и не просто прыщ какой, а на государственной службе человек – и не спорит. Наоборот, прислушивается к доброму слову…

– А к какому мне Читающему лучше пойти? – словно бы между делом осведомился Шан. – Не присоветуете?

Первоначально он собирался показать им копию с портрета, сделанного Янтарной Бусиной, но почти сразу же передумал:

опознают его кумушки или нет, но разболтают о портрете наверняка. Взамен он терпеливо ждал, когда же ему удастся направить их пересуды на гадальщиков. И дождался.

Женщины давали ему советы наперебой, расхваливая разных гадальщиков. Но четыре из девяти назвали одно и то же имя. И это имя было Шану знакомо. Тье нашел его в списке покупателей ювелира.

Кин Шелковый Пояс.

Продолжать расспросы, чтобы узнать, которая из четырех женщин рассказала ему о королевском фарфоре, пока еще рано. Да и смысла особого не имеет. О том, что мастер Фай получил от Дани Ночного Ветра дозволение заняться секретом старинного фарфора, знали все они. Расспрашивать четверых женщин о гадальщике Шан будет потом. Когда потребуются строгие доказательства.

Конечно же, прозвания всегда даются не просто так. По естеству человека и его норову, по внешности и привычкам – но всегда заслуженно. Однако не все они оказываются равно подходящими. Что-то сидит на человеке, как влитое, а что-то морщит, как дурно, хоть и по размеру, пошитая одежда. Нет, воля ваша, а Тье нипочем бы не назвал сидящего перед ним субъекта Хмурый Вечер – а только и исключительно Соленый Лимон. Сами посудите: хмурый вечер – это затянутый грозовыми тучами горизонт, тяжелое темное небо над самой головой, мокрая стынь в воздухе… неприятная пора – но и красивая на свой лад, а то и величественная, пожалуй. Ничего красивого и тем более величественного в тощем типе с брюзгливо поджатыми губами не было. Прямо-таки не человек, а горсть какой-то кислятины.

Тье понимал, что несправедлив. Но может он, в конце концов, озвереть хоть разок? Столько зануд подряд он еще в своей жизни не видывал сроду. А ведь каждого надо выслушать, ну каждого! И не только выслушать, а еще и на дому для этого посетить. А они словно сговорились – нет, чтобы поближе друг к дружке поселиться и занудствовать скопом, так их по всему городу разметало! Бегай, лончак, пока ноги по самые уши не оттопчешь! Знал бы, что проверенные вдоль и поперек слуги – такая невыносимая публика, начал бы с них, а ювелира оставил напоследок, чтобы душой развеяться. Так ведь нет же – начал свой обход он как раз с ювелира. Тот, само собой, охотно подтвердил – да, на портрете изображен тот самый покупатель, что долго приценивался к дорогим изделиям, а потом купил пряжку. То есть Кин Шелковый Пояс. Лицо сошлось с прозванием, причем вполне доказательно – и окрыленный успехом Тье отправился наносить визиты бывшим слугам Дани Ночного Ветра. Крылышки примахались уже ко второму свидетелю. Хмурый Вечер был по счету шестым. И до сих пор Воробью не удалось найти утечку сведений из дома Дани. У него уже в голове звенело от этих правильных благовоспитанных речений, от людей таких разных по внешности и в то же время таких мучительно одинаковых, что хотелось сорвать с них лица и посмотреть, что там, под ними – вдруг и не люди вовсе? Вдруг их и нету, примерещились с устатку? А ты их опрашивай, кивай им вежливо, показания их записывай, благодари – а за что, если толку как есть никакого? Разумеется, ни один из них не ходил гадать. Разумеется, каждый из них имел свое мнение о случившемся с господином Дани. Разумеется, все они при полном несовпадении были до зубной боли схожи между собой.