Михаил Фиреон - Полиция Гирты [СИ]

В комнате было темно. Только свечи слабым низким огнем теплились на столе. За окнами, отражая электрические огни города, стояло пасмурное ночное небо. Фарканто подошел к свечам, припал на колено и, прикрывая ладонью, чтобы не летели брызги воска, аккуратно задул их. На какой-то миг все оказались в темноте, но что-то поменялось и комната начала полниться каким-то мягким и приглушенным ночным, как за окнами, светом. Скрытые в стенах светильники по-прежнему излучали какое-то слабое, но выразительное, достаточное для того чтобы были хорошо различимы контуры предметов и лица, освещение. В углу, где стояли кресла Гармазона и Эллы, под широкими листьями какого-то похожего на пальму растения, было чуть светлее, настолько, чтобы можно было читать, не боясь испортить глаза в темноте.

— Называется «Старик без головы»… - раскрыв одну из книг где-то посредине, нерешительно прочла Элла, смутилась и подняла вопросительный, недоумевающий взгляд на принцессу Веронику. Но никто ничего не ответил. Элла пожала плечами и продолжила, стараясь читать без запинки — во времена правления светлейшего герцога Раймонда и герцогини Клариссы жил к северу от Гирты очень злой человек, имя которого Герцог после его смерти приказал вычеркнуть из всех архивов и учетных книг и забыть. Этот рыцарь был очень злым и получал удовольствие от того, что истязал людей, и очень многих таким образом он погубил и еще больше покалечил. Но время брало свое, и старость подкрадывалась к нему, сковывала руки, морщила кожу, и с каждым годом оставляла ему все меньше и меньше сил. Чем ближе к нему подбиралась смерть, тем больше этот человек боялся Божьего Суда, потому что все явственнее чувствовал, что расплата неизбежна. Он очень раскаивался в своей прошлой жизни, совершал добрые дела, раздавал милостыню. Но Бог отвергал все его подношения и все, что он совершал, неминуемо оборачивалось злом: монахи покупали на его деньги вино, нищие убивали друг друга за богатое подаяние, сыновья и дочери его соблазнились о его наследстве и убили друг друга в страшной междоусобной вражде. Так Господь не принимал его нечестивой жертвы, и рыцарь решил покончить с собой. Он принял яд, но яд не отравил его, а только еще сильней подорвал его здоровье, принес еще большие мучения. Он спрыгнул с башни, но не умер, сломал себе спину. Он приказал палачу, своему наперснику, что всегда был рядом с ним и в прошлом помогал ему в камерах пыток, отрубить себе голову, но у того дрогнула рука и он только еще больше покалечил своего господина и убежал, испугавшись этого страшного знамения. Тогда рыцарь возроптал на Бога и призвал Падшего Ангела принять его в свой легион. В эту же ночь к нему явился некий человек с мечом, отрубил ему голову, положил ее в сундук и, посмеявшись над наивным смертным, сказал, что тот будет проклят до тех пор, пока не найдет свою голову и не вернет себе ее на плечи. С тех пор безголовый старик ночами выползает из своей гнусной смердящей норы, появляется на дорогах, слепым червем с перебитой спиной извивается в грязи, бросается на людей, разрывает ночных путников на куски, отрывает им головы, пытается их приставить себе на плечи, потому что по его злодеяниям даже после смерти, ни Бог, ни дьявол не приняли его к себе… А устрашенный этими жуткими событиями герцог Раймонд, что был женат не прекрасной леди Клариссе, узнав о них, сказал, что это Божие знамение и в назидание всем и приказал навсегда вычеркнуть из архивов и учетных книг нечестивое имя этого злого и вероломного человека….

Элла подняла взгляд от страниц и вопросительно оглядела собравшихся гостей. Барон Визра отнял голову от своей прозрачной пластинки, чуть улыбнулся рассказу. Поджав длинные ноги, он сидел как кузнечик на подлокотнике кресла Майи Гранне, был увлечен каким-то своим чтением.

Художник Гармазон выставил руку вперед и с торжественным видом нарисовал всех сидящими на диване вокруг принцессы Вероники. Та, прикрыв глаза, все еще откинувшись спиной на Марису, улыбалась, словно рассказ навеял на нее какие-то приятные и радостные мысли.

— Прочти еще — энергично тряхнув головой в знак подтверждения своей воли, потребовала она у Эллы.

— «Непослушание» — прочла та название следующей истории в полной тишине. Толстые стены глушили все посторонние звуки, только за окнами шелестел холодный ночной ливень. Не было слышно ни голосов сидящих внизу, в трапезной, коротающих вечер за шитьем, девиц, ни псалмов, что сменяясь, без перерыва читали дьякона в смежном с ней помещении дворцовой церкви, ни спешных шагов кавалеров и фрейлин, ни бряцания лат назначенных в караул юнкеров и рыцарей, несущих вахту в холлах и на площадках лестниц. Ни один голос, ни один звук не доносился снаружи, как будто во всем Малом дворце, что соединялся с основным корпусом аркой, и двумя галереями, сейчас надежно перекрытыми крепкими дверьми, не осталось никого, кроме принцессы Вероники и ее гостей.

Фарканто и лежащая на кровати на боку, укрывшаяся для тепла плащом рыжая Лиза, Барон Аристарх Визра, что уже погасил свою пластинку и с интересом наблюдал за происходящим, его спутница из леса Майя Гранне, граф Рейн Тинкала, Гармазон, Элла, Агнесс Булле, Регина Тинвег и Мариса: все, кто был в библиотеке, кого герцогиня зачем-то позвала к себе в этот вечер, замерли, приготовившись слушать новую историю.

— Читай — приказала принцесса Элле.

— «Непослушание» — прочла она на этот раз четко и с выражением — один монах хотел уйти в лес на скит. Но старец его не благословил. Монах очень скорбел и все хотел уйти в черный лес. Он считал себя готовым к схиме и полагал, что духовник, старенький настоятель, что когда-то был лавочником, но потом ушел в монастырь, ошибся в нем и специально не дает ему подвига, потому что соблазнился и боится что, закалив свою душу молитвой, постом и безмолвием на скиту, его духовный сын станет святым и займет в обители его место. Так рассуждал монах и, наконец, решил уйти без благословения. Он пришел в черный лес и там построил себе шалаш. Но когда наступила ночь, увидел он в сумерках что к нему идет какой-то человек, держащий в руках цепь. Человек дал монаху цепь и сказал: что же ты на скит ушел, а вериги забыл. Надень на себя, будут тебе вериги. Надел на себя монах цепь, поблагодарил гостя и человек ушел. На следующий день незнакомец пришел снова, принес власяницу и говорит: ты хочешь быть святым, а власяницу и забыл. Надень ее, будешь как святой во власянице. На третий день снова в сумерках пришел человек принес веревку и сказал: ты ушел на скит, у тебя есть вериги и власяница, значит ты святой. И вот на этой веревке я тебя, такого святого, и повешу. Так он и сделал. Через неделю нашли его монахи в черном лесу и дивились: повесился брат высоко на дереве в три обхвата шириной, куда никто не мог залезть и, чтобы снять его пришлось им идти обратно в обитель за длинной лестницей.