Коллектив авторов - Новые марсианские хроники

Одно дело видеть всё это в записи и на стерео, другое — своими глазами. У нас захватывало дух и даже тянуло отправиться туда порезвиться… Но мы прекрасно понимали, что эта разноцветная картинка — лишь пёстрая маска, за которой прячется смерть.

…Ночь наступила резко, без всякого перехода. Солнце выключилось моментально, как электрический светильник. Техники притушили освещение и под куполом. Мы стояли на сцене в полутьме и чувствовали себя довольно дико. Обычно мы выходим на сцену уже после того, как зал битком набьётся публикой, но тут этот вариант не пройдёт: когда купол наполнится людьми, на сцену будет не протолкнуться. Ведь даже если на концерт явится только каждый десятый колонист, все равно их соберётся тут около десяти тысяч. Управлять такой толпой довольно трудно. Могут и помять.

Глаза привыкли, и оказалось, что не так уж тут и беспросветно: марсианская пустыня за прозрачными стенами мерцала, словно фосфор. Пиоттух-Пилецкий закурил. Не по себе было всем, даже «чекисту» Смирнову, тем более что на время концерта ему придётся со сцены соскочить и сесть возле пульта с Бобом. Туда, где обычно сидит Петруччио.

— У вас лишней сигаретки не найдётся? — обратился чекист к Пиле.

— Говно — вопрос,— отозвался тот и одарил Смирнова куревом.

— Что-то не нравится мне тут,— вздохнул Чуча, глянув на часы.

— Не бери в голову,— посоветовал ему я.— Вспомни про борьбу бобра с ослом… Сколько у нас ещё?

— Двадцать минут.

Внезапно двери ангара со скрежетом распахнулись, и мы рефлекторно уставились туда. Затылок в затылок, колонной по четыре под купол лёгкой трусцой вбегали бойцы спецназа в полной боевой оснастке. Я таких только по стерео видел. Пуленепробиваемый скафандр, тяжёлый армейский бластер… Две центральные шеренги бежали к нам, две крайние — растекались влево и вправо по периметру вдоль стены.

Охрана. Но зачем её так много? Первая пара уже почти поравнялась со сценой, а из дверей сыпались всё новые и новые воины. Их было не меньше тысячи. Да нет, значительно больше. Тысячи две, наверное. По периметру они стояли плечо к плечу, а сцену окружили аж тремя кольцами… Я глянул на наших. Пила стоял с отвисшей челюстью, и недокуренная сигарета болталась, прилипнув к нижней губе.

— Так, ребята,— сказал чекист Смирнов,— приготовьтесь.

Они с Бобом спрыгнули со сцены и направились к пультам. Чуча щёлкнул выключателем гарнитуры под подбородком, и его голос, тысячекратно усиленный колонками, прогрохотал под куполом:

— Мы уже готовы. Ко всему…

И оказался неправ. К следующему сюрпризу мы готовы не были. Дикий рёв и топот возникли из тишины и достигли апогея буквально за несколько секунд. Охранники ощетинились бластерами. Вспыхнул свет. И тут всё из тех же дверей хлынул поток зрителей.

Передние неслись так, словно боялись быть задавленными задними, да, скорее всего, так оно и было. Пространство между сценой и периметром купола стало быстро заполняться людьми, одетыми почти одинаково. Разница была лишь в цветах: грязно-коричневый комбинезон и блекло-зелёная рубашка, блекло-жёлтая рубашка и грязно-синий комбинезон, серый комбинезон и грязно-голубая рубашка…

Народу становилось всё больше. И вот, в считанные минуты, они уже заполнили всю площадь под куполом… Каждый десятый? Да нет, какое там… Хорошо, если не все поголовно… Толпа становилась всё плотнее и плотнее. Кто-то выкрикнул нашу аббревиатуру:

— Эр-эс-эс!

И тысячи глоток тут же подхватили, скандируя:

— Эр-эс-эс! Эр-эс-эс!

Такая толпень, и все как один — наши фанаты? Я вышел из оцепенения, схватил с подставки свой ритмер-балисет «Fernandes-Classic» и тут же почувствовал себя в своей тарелке. Хотите скандировать? Пж-жалуйста! Я помогу вам, это мне раз плюнуть, это мы проходили. Вы, главное, не передавите друг друга, лучше уж пойте…

И я стал поддерживать пульсацию их выкриков простеньким, но заводным ритм-басовым рифом. Тут же включился и Чуча, его «Simpho» выплеснул мне в поддержку курчавую волну струнных и духовых… «Молодец, Серж!» — глянул я на него и хотел подмигнуть, но он покосился на меня такими дикими глазами, что я сразу же отвёл свой взгляд в сторону. Похоже, не скоро он запоёт. Ладно, будем тянуть вступление пока он не оправится. Где Пила? Где его соло?!

Мелодист очнулся только такте на двадцатом, но там уж запилил — будь здоров! Народ даже притих — заслушался. Теперь главное не дать им опомниться. Дождавшись удобного момента, когда Пилецкий сделал в своём проигрыше паузу, я сменил основу на ритм нашего коронного хита — «Ангелы в аду», который критики окрестили «пост-н-роллом». Очень удобная песня для этого случая: никаких эмоциональных тонкостей, сплошной истошный крик. И в нужный момент Серж заорал на автомате:

— Мы их ловили в сети, Ощипывали враз, Наивные, как дети, Они молили нас…

— А‑а!!! — услышав первую строчку, заревела публика, чуть ли не заглушая фронт. Хорошо ещё, что звук с пульта идёт на гарнитуры прямо нам в уши, и Чуч не сбился:

—…«Пожалуйста, отпустите, Мы так боимся тьмы…» А мы: «Ну нет, простите, Вас слишком любим мы!»

Кивком головы я нажал кнопку включения гарнитуры, и припев мы заорали в три голоса:

— Гей, гей, веселей, Что за черт там сто-онет?! Гей, гей, веселей, Жар костей не ло-омит!

И снова Чуч один стал выкрикивать незатейливые рубленые фразы:

— Перо пойдёт в перины, Мясцо на шашлычок, Уже стоят графины, Горчица и лучок.

Какой там «отпустите»… Не надо слезы лить, И хватит, не учите Нас, как нам надо жить!

Когда Петруччио только-только сочинил это и впервые показал нам, Чуч сказал: «Живодёрская какая-то песенка». «Дурак ты,— отозвался Петруччио.— Тут показана сила духа, сила святой идеи. Просто она показана от противного». «От очень противного»,— понимающе кивнул Чуч.

— Гей, гей, веселей, Что за черт там сто-онет?! Гей, гей, веселей, Жар костей не ло-омит! —

снова прокричали мы хором, и на этот раз толпа внизу орала вместе с нами. И мне подумалось, что, наверное, зря мы начали с этой песни, в которой есть нечто первобытное. Нет чтобы исполнить что-нибудь любовно-лирическое со щемящим соло на терменвоксе… Эту толпу разогревать не надо, она и без того чересчур горячая. А главное, людей СЛИШКОМ МНОГО. Такое количество уже может перейти в неожиданное и опасное качество.

— Когда-то все мы были,— продолжал Чуч,— Такими же точь в точь, Но вовремя сменили Ваш «божий день» на ночь.

Скажите, что мешает Вам сделать тот же шаг? Но каждый вновь решает Быть твёрдым, как ишак…

И мы опять заголосили припев, но тут что-то грохнуло, да так, что подпрыгнула сцена, и у меня заложило уши. Фронт обесточился, и музыка смолкла. Теперь-то я уже понимаю, что в какой-то степени нам даже повезло, что мы начали именно с этой песни. Если бы мы, например, поставили её в конец, мы отыграли бы весь двухчасовой концерт, прежде чем вся эта буча началась. А так хоть зря не мучились.