Петр Никонов - Долгое путешествие

Я оставляю машину на Третьей авеню, которая здесь играет роль обычного для маленьких американских городков мэйн-стрита – центра городской жизни. Беру стаканчик кофе на вынос в кафе с чрезвычайно креативным названием «На Третьей» и, пройдя вдоль побережья озера, которое и дало название городу, сворачиваю на Сассекс авеню. До берега отсюда два квартала. Я не спешу, наслаждаясь кофе и одиночеством.

Город словно вымер. Какая-то фантастическая, постапокалиптическая картина, особенно для субботнего вечера. Как будто я во сне, в бреду или в самом начале сюжета классического триллера. Ни одного человека, ни одной машины на соседних улицах. Не единого огонька в окнах больших двухэтажных домов колониального стиля с широкими террасами, обрамленных высокими платанами и кленами. Даже ветер, назойливый и не стихающий здесь, кажется, никогда, куда-то исчез. Воздух неподвижен. Всё замерло. Двигаюсь в этом остановившемся пространстве и времени только я и желтые листья на сером растрескавшемся бетоне тротуара, разбрасываемые моими шагами. И над всем над этим, над всем городом и, чудится, что над всей планетой, грустно и размеренно летят, отмеряя мгновения жизни, удары колокола католического собора на берегу озера у меня за спиной: Бум, Бум, Бум, Бум, Бум, Бум, Бум…

Ещё немного, и я подумаю, что я схожу с ума от этой сюрреалистической картины. Но я перехожу Первую авеню и всё меняется: вдалеке проезжает машина, ветер, налетевший от моря, теребит мои волосы, а справа вырастает желтая громадина жилого комплекса «Эссекс и Сассекс». Это самое высокое здание Спринг Лэйка, несуразно нависающее над россыпью двухэтажных домиков, является одновременно и одним из самых некрасивых домов во всем городе, да и на всем побережье. Многочисленные огромные, высотой в четыре этажа, колонны намекают на древние храмы и на Белый дом одновременно, но делают это так навязчиво и неопрятно, что производят впечатление гротескной иллюстрации из учебника для юных архитекторов «как не надо работать с классическими элементами фасадов».

А я помню это здание совсем другим – с аккуратным и гармоничным фасадом без исполинских колонн. Построенный в 1914 году роскошный отель «Эссекс и Сассекс» был одним из лучших отелей на всём золотом нью-джерсийском побережье. Принимал гостей он исключительно в летний сезон, но был так популярен, что места в нем (очень недешевые места) бронировались на год вперед. Отель надолго пережил закат гламурной жизни Спринг Лэйка, однако пришло и его время – в 1985 году отель попрощался с последними постояльцами. Новый владелец решил перестроить его и превратить в роскошный жилой комплекс. Но случился биржевой крах, и владелец разорился. Из-за смены владельцев, многочисленных согласований и бюрократических проволочек здание больше десяти лет простояло пустынным. К счастью, эта тяжелая страница в его истории завершилась, и в 2002 году двери дома снова открылись – уже в виде фешенебельного жилого комплекса для пожилых жильцов (концепция, популярная в Нью-Джерси).

Говорят, впрочем, что в придачу к безвкусному внешнему виду обновленного фасада новых жильцов беспокоят таинственные тени истории отеля. Кто-то слышит танцы, музыку, смех и звон бокалов в пустом бальном зале. Кто-то встречает в коридорах печальный призрак молодой девушки в ночной рубашке – отголосок неудавшегося покушения на влиятельного итальянского мафиози в одном из номеров отеля в тридцатых годах. Сам бандит остался жив, а вот его юная спутница, едва достигшая совершеннолетия и прельстившаяся сладкой жизнью, безвинно погибла. А другие уверенно утверждают, что их посещал, истекая кровью, Чарльз Брудер – бывший портье отеля, ставший одной из пятерых жертв таинственных нападений акулы на людей у побережья Нью-Джерси летом 1916 года. Эти события, между прочим, вдохновили Питера Бенчли на написание романа «Челюсти», по которому Стивеном Спилбергом был снят одноименный известный всем фильм.

Я перехожу Оушен авеню и, пройдя по дорожке сквозь заросшие дюны и спугнув копошащихся в траве зайчиков, попадаю на Бордвок – идущую на несколько миль вдоль побережья дорожку на деревянном настиле. Сегодня здесь неожиданно пустынно. Обычно по Бордвоку в любое время года и почти в любую погоду кто-нибудь да гуляет или совершает пробежки – спорт здесь в чести. Но сейчас, как по заказу, здесь никого, кроме меня. Я облокачиваюсь на перила и долго наблюдаю за тем, как темно-синие волны вздымаются, закручиваются, рассыпаются водопадами пены и растекаются по песку пологого берега, теряя силы, выдыхаясь и устало откатываясь назад.

Обернувшись, я, как и ожидается, вижу Михаила, сидящего на скамейке прямо позади меня с таким видом, будто я насильно оторвал его от чего-то важного, а теперь прохлаждаюсь вместо того, чтобы дело делать. Чепуха – если бы он был действительно занят, то даже и не подумал бы здесь появиться. Я сажусь рядом, улыбнувшись надписи на спинке скамейки: «Завтра будет новый день!». Несколько долгих минут мы молча смотрим на океан.

- Я встречался с той женщиной, о которой мы с тобой говорили, - прерываю молчание. – С той, от которой ты советовал мне держаться подальше.

- Ты никогда не слушал моих советов, - он пожимает плечами. – Ты же лучше всех всё знаешь. Дело твое. Ты позвал меня, чтобы сообщить о том, какой ты молодец?

- Нет. Ты был прав, кстати. Как мне ни сложно это признавать, но твой совет быть с ней осторожнее был к месту. Я ему не последовал, и чуть было за это не поплатился. Но всё обошлось. Потом мы с ней немного повраждовали, а потом, сегодня, помирились.

- Надеюсь, Габриэль, ты знаешь, что делаешь.

- Надеюсь, что знаю. Я позвал тебя для того, чтобы официально об этом сообщить. Мало ли, какие ваши запреты это нарушает.

- Ну, - он задумывается, - пожалуй, до тех пор, пока вы вдвоем не решили править миром или не решили захватить власть в Абсолюте, никаких запретов для твоей дружбы с этой особой я не вижу. Но еще раз предупреждаю тебя – будь с ней осторожен.

- Почему ты ее боишься, Михаил?

- Она… - видно, что он смущен. – Она какая-то другая. В ней есть то, чего я не понимаю. Я не знаю, ни кто она, ни какова ее цель, ни пределы ее возможностей.

- Она женщина, Михаил. Самая женщина из всех женщин.

- В этом и дело, наверное, - он улыбается: возможно, первый раз за две тысячи лет. – Сложно предводителю небесного воинства понять, как вести дела с женщиной, тем более такой могущественной. Думаю, у тебя это должно получиться лучше.

- Надо же, ты признал, что у меня что-то получается лучше. Невероятно!

- Мы разные, Габриэль. Так предусмотрено в замысле. У нас у каждого свое предназначение. Значит, в чем-то ты должен быть лучше меня. Но не очень обольщайся – такого «чего-то» очень немного.