Корин Холод - Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник [СИ]

Вновь — резюмировать. За неполные полгода в Двойке из меня смогли сотворить вполне приличного оперативника, не уступающего по физическим данным и навыкам большинству моих нынешних коллег. Через неделю для меня начнутся первые полевые выходы, и Летов намекал на охоту за оборотнями. Ещё две-три недели, и порог завершения моего обучения приблизится вплотную. Что дальше? Покажет время, сейчас всё еще рано делать однозначные выводы. Ясно одно: в этой комнате мне осталось жить недолго».

Нуарейн повернулась на бок, обвела взглядом спартанскую обстановку, в которой ей пришлось обитать волей случая и Александра Евгениевича Светлова, и поставила в своих размышлениях точку.

«Это прекрасно» .

Она поднялась и принялась облачаться в удобный, хоть и несколько мешковатый камуфляж. Приближалось время очередной тренировки.

Токио. Примерно за месяц до драки в баре «Великое Древо». Корпорация «Сейрю».

Линг Собачий Хвост сидел на бортике маленького бассейна во внутреннем дворике корпорации, выдержанном в классическом японском стиле, и рассеянно вертел в руках флейту — цель сегодняшнего задания. Её надо было со всей возможной осторожностью извлечь из сейфа в тщательно охраняемом кабинете одного из сотрудников корпорации. С чем Линг и справился задолго до назначенного времени. Медленно вступал в свои права вечер, в траве шуршали какие-то мелкие зверьки — «Мыши? Откуда здесь мыши?» — и цикады пробовали на устойчивость тишину, прерываемую звонкими ударами шиши-одоши.

Лингу требовалось поразмышлять — непривычное занятие, всё чаще занимавшее его в последнее время, — а спокойствие внутреннего двора располагало к мыслительному процессу гораздо больше, чем общая комната. Да, как только началось обучение, всю троицу поселили вместе, как выразился Белый Лис: «Чтоб привыкали друг к другу». Цель этого «привыкания», равно как и самих уроков наставника Фила, ускользала от Собачьего Хвоста. И это острое непонимание происходящего всё чаще гнало его от соратников, успевших стать для него почти друзьями, в какое-нибудь уединённое место.

«Друзья. Как странно, у меня никогда не было настоящих друзей. Но эта парочка…»

Мысли ушли в сторону от главной цели, но Линг не стал подталкивать её обратно. Он уже успел уразуметь, что плавно текущая река размышлений сама выведет его к нужному руслу. «Незначительных деталей не существует», — повторял раз за разом толстый гайдзин, волей судьбы ставший наставником молодого человека, и Линг начинал понимать, что внимание к мелким нюансам бытия может привести к цели вернее, чем настойчивые попытки уразуметь всё и сразу. Именно поэтому он позволил своим воспоминаниям увлечь его к тем частым беседам, которые он вёл со своими… друзьями?

«И всё-таки это слово для них не подходит. Мы не друзья, теперь я осмелюсь добавить „пока ещё“. Но грань, отделяющую нас от отчуждённости, мы уже перешагнули. Когда это произошло? Да, наверное, тогда, в тот жаркий день, ознаменованный моим первым успехом, день, ставший первым триумфом в моей жизни. Тогда же вечером я впервые поделился с ними историей своего прошлого, и они начали отвечать. Первым, помнится, заговорил наш Полукровка. Такеши».

— Мамка моя была японкой, — слова давались молодому человеку нелегко, но было видно, что он просто подбирает нужные, а не стремится скрыть что-то от собеседников. — Батя — норвежец или финн. Так мне сказали в приюте. Хотя хрен знает: светлые волосы много у кого бывают. В общем, предков своих я не знал и до сих пор не знаю, кем они были на самом деле, — он криво усмехнулся, отчего его малосимпатичная физиономия сделалась совершенно бандитской. — Помню, когда был совсем шкет — мечтал, что на самом деле я отпрыск знатного рода. Ублюдок от какой-нибудь богатой стервы, которая усовестится и найдёт меня. Сами сечёте — два раз а по нихрена я получил, и мешок дыму в придачу, как у нас говорили… Н-да. Короче, первый раз я из того приюта сдёрнул лет в семь. Тупой был, малолетка, что возьмёшь? Поймали меня тогда через пару дней и обратно сунули, баланду трескать и уму-разуму набираться. С учёбой у меня, правда, никогда не ладилось, да и дурью я считал эту учёбу. Потом, конечно, навёрстывать пришлось, но это уже другой сказ. Второй раз уходил уже в пятнадцать — с толком, с расстановкой, с подготовкой нужной. К тому времени уже пообтёрся, с уличными потрындел как следует, чего-куда. Варианта у меня было четыре: воровать, в банду идти, задницу толстосумам подставлять или попрошайничать. Ну или сдохнуть, конечно, но это меня сильно не устраивало. С воровским не сложилось: грабли мои, как мне сказали, только землю рыть годны, — он для подтверждения покрутил перед собой крупными кистями, украшенными грубыми, мощными пальцами. — Наследство папочки, чтоб ему икнулось на том свете или на этом. В бандах, наоборот, ребята покрепче требовались. Да и крови я не любил, так что не срослось у меня и с ними. Задницей своей я дорожил, так что нефритовые стержни папочек отправлялись по известному адресу. Прибился к стайке попрошаек, показалось — самое то. На рожу я кривоват, спасибо бате моему опять же. Вид жалостливый на себя напускать умел. Бегал быстро, ежели что. Думаете всё? Тех же стержней нефритовых ведро вам в белы рученьки. Наука целая оказалась. Опять же, считать-писать пришлось-таки научиться. Старый Хао меня учил. Жуткая сволочь, если вдуматься. Держал он нас, малолеток, как в садке, обучал чему надо и на улицы посылал. А мы ему долю отдавали. За науку, стало быть. Девчонок под себя применял сначала, а потом, как в возраст входили — продавал. Мы же ему ещё и благодарны были: как же, учитель-наставник, кусок хлеба нам обеспечивал.

Такеши нагнулся было сплюнуть по привычке, долгим взглядом посмотрел на чистый пол и метко отправил плевок в раковину через полкомнаты.

— Плеваться тоже он учил, — усмехнулся он на изумлённые взгляды. — Меткий плевок в нужный момент, он многое дать может. Вот, помнится… хотя ладно, об этом потом расскажу, такая байка выпивки требует. К слову о выпивке, она-то Хао и сгубила. Спился старикашка, чтоб его подогрели как следует. Или что там у нас за рабовладельчество нынче в аду полагается? Да и хрен бы с ним, помер и помер. Мне к тому времени уже восемнадцать стукнуло. Стаю нашу под себя одна банда взяла. А я слился: чего я у этих уродов не видал? Пошатался по родной стороне, посмотрел, как в других местах живут. Оказалось, всё не так, как я думал, и Хао — урод, и житуха моя вряд ли к чему хорошему приведёт, да это я и так уже понимал… Короче, пытался работать, где придётся, да кому ж я нужен был без документов, без школы и прочей хрени, что последней собаке полагается? Тут-то я и вспомнил за наш приют, да куда уж там. Вроде как пристроился полотёром в одно местечко, но тут другая напасть пришла: начал я играть. Насмотрелся, понимаешь, по ящику, как люди миллионы сшибают, и пристрастился. Считай — весь свой заработок, какой был, спускал на это дело. В казино меня, понятное дело, не пускали, так я лотерейными билетами затаривался. Ну, а поскольку не везло, остаток в бутылку утекал.