Роберт Беннет - Город клинков

Они погружаются в молчание. И каждый надеется, что другого осенит догадка.

– Чего мы не знаем, – наконец произносит Сигруд, – того мы, увы, не знаем.

– Точно. Давай думать дальше. Третье, – и Мулагеш поднимает безымянный палец. – Похоже, Чудри посещали такие же, как у меня, видения, воспоминания о самых жестоких боях. Только я была в тинадескитовых шахтах, а ей все привиделось в лаборатории. Она тут пишет, что застрелила кого-то из пистолета, – Турин тянется через стол к досье Чудри и листает его, – и она получила награду за безупречную службу после «инцидента». Ты знаешь, что это значит.

Сигруд приставляет палец к виску и показывает, как нажимает на спусковой крючок. И говорит: «Пум!»

– Правильно. Значит, каким-то образом… каким-то образом тинадескит реагирует на людей с боевым прошлым, тех, кто участвовал в настоящем бою. Он как-то влияет на них, и они припоминают самые тяжелые моменты. Панду говорил, что он тоже видел такое. И я видела. И теперь вот Чудри. Но никто из них не упоминает, что наблюдал что-то из другой эпохи, как я.

– Может, – предполагает Сигруд, – это потому, что ты больше их всех людей убила?

– Мо… – тут она осекается и смотрит на него. – Почему ты так говоришь?

– Я был агентом министерства. Такая работа у меня была – сведения добывать. Я общался со многими солдатами.

Мулагеш смотрит, как он выбивает трубку, потом выковыривает что-то из зубов.

– И… что же ты слышал от них? – спрашивает она.

Он рассматривает вытащенное и бросает его в камин. Пламя шипит в ответ. Он смотрит холодно и пристально:

– Мне краснеть не из-за чего.

Они некоторое время взирают друг на друга: Мулагеш с недоверием и тревогой, Сигруд – спокойно и бесстрастно.

– Ты необычный человек, Сигруд йе Харквальдссон, – говорит она.

– Ты тоже, – невозмутимо отвечает он.

– Понятно. – Она покашливает, прочищая горло. – Хорошо. Возвращаемся к нашему разговору… После всех этих видений Чудри что-то заподозрила – прямо как я. Поэтому у меня вопрос: что, блин, есть такое в тинадеските, что от него глючит? И почему оно дает отрицательный результат при тестировании на божественное?

Она припоминает, что сказала Рада, проводя вскрытие: смерть отзывается эхом. А иногда, похоже, эхо вытесняет самую жизнь.

– Ни одно из чудес Вуртьи не работает, я правильно понимаю?

– Ни одно. Чудеса Вуртьи – пример чудес, которые перестали работать со смертью Божества. Это мне Шара сказала. Сказала, что Вуртья – хрестоматийный пример и все такое.

– Но я-то видела собственными глазами этот проклятый Город Клинков. И я видела, как призрак Вуртьи уничтожил шахты. А теперь мы знаем, что Чудри тоже видела город. И вот теперь думаю: а куда она могла деться? Уж не туда ли она отправилась?

Сигруд перестает протирать трубку:

– Ты считаешь, что Сумитра Чудри попала в вуртьястанское посмертие?

– Никто не знает, куда она исчезла, и вестей от нее нет, – говорит Мулагеш. – А кроме того человека, что выходил из туннеля, у нее и врагов-то не было. И она ясно говорит в письме, что куда-то хочет отправиться. Это единственное логичное объяснение – хотя на первый взгляд оно как раз самое нелогичное.

– Но зачем ей в Город Клинков?

– Она пришла к тому же выводу, что и я: близится Ночь Моря Клинков, вуртьястанский конец света. Она поняла, что он вполне реален и что кто-то пытается его приблизить. Возможно, Чудри отправилась туда, чтобы не дать ему совершиться. Но как она хотела это сделать… я не знаю.

Мулагеш отбрасывает расшифрованную записку на стол.

– Проклятье. Не первый раз мне хочется, чтобы Шара была с нами. Она бы знала, что делать.

Сигруд забивает трубку доверху. Зелье немилосердно воняет дешевым табаком.

– Почему бы тебе не спросить ее?

– Она сказала, что должна держаться в стороне. Что, типа, промышленные магнаты пристально за ней наблюдают. Это значит, что контактировать я с ней могу только так: отправить телеграмму через Мирград в Аханастан. Она несколько дней идти будет.

– А про канал экстренной связи она тебе говорила?

– В смысле? Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду канал связи для срочных сообщений.

– Это то же самое, и я ни демона не понимаю, что ты имеешь в виду.

Сигруд посасывает трубку и морщится, думая о чем-то.

– Ты действительно хочешь поговорить с ней?

– Ну… да, это было бы прекрасно, но…

– Так, замолчи. – Он подходит к окну и облизывает палец. – Теперь… как же эта фигня делалась? Ага, вот так…

И он начинает рисовать на стекле, его толстый палец едва касается окна, выписывая что-то невесомыми аккуратными движениями.

– Что это ты делаешь? – спрашивает Мулагеш. – Ты… ого!

На ее глазах палец Сигруда погружается в стекло, словно это не окно, а поверхность лужи, которую кто-то взял и повесил на стену.

– Оно работает, – тихо говорит Сигруд. – Отлично. Это чудо Олвос, а она не умерла, так что оно должно действовать.

Мулагеш пробирает дрожь. Что-то такое меняется в воздухе: словно их обступили тени, а огонь в камине разгорелся, но света от него стало меньше. А может, ее глаз просто не воспринимает оттенки этого нового нездешнего света.

В оконном стекле сейчас темно и мутно: Мулагеш видит через остальные стекла гавань, но в той части окна, которой коснулся Сигруд, черно. А еще ей теперь ясно слышится тихое тиканье – это часы, вот только в ее комнате нет часов…

– Я… думаю, получилось, – медленно говорит он, правда, в голосе его не хватает уверенности.

Кто-то бормочет:

– Хм-м… хм-м-м…

Мулагеш оглядывается, пытаясь найти источник звука:

– Что… что ты сейчас сделал?

Потом слышится, как кто-то или что-то двигается, но звук странный, словно доносится по металлической трубе и очень издалека.

– Шара? – говорит Сигруд. – Ты здесь?

И тут откуда-то слышится женский голос:

– Какого демона?..

Раздается щелчок – и чернота в окне сменяется золотистым светом. Это включилась маленькая лампа на прикроватной тумбочке. Да, с другой стороны стекла – тумбочка…

Но это же невозможно. За окном – гавань. И Северные моря. Но окно превратилось в нору, а Мулагеш заглядывает в нору и видит…

…Спальню. Спальню, принадлежащую женщине. Принадлежащую очень высокопоставленной женщине, судя по огромной кровати с балдахином и пологом, письменному столу прекрасной работы, огромным дедушкиным часам и бесчисленным портретам очень суровых государственных деятелей при парадных поясах и орденских лентах.

Она была здесь. Естественно. Это особняк премьер-министра.

Из-за полога высовывается лицо. Знакомое лицо, вот только седины в волосах и морщин прибавилось. И лицо это искажает неподдельная ярость.

– Что! Что! – злится Шара Комайд. – Какого демона ты делаешь, Сигруд?