Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

Но без диких земель отлаженное до минуты, до луча света и капли дождя благоденствие Тефриана было бы невозможным. Постоянно перенаправляя воздушные потоки и ограничивая пропущенное тепло, наш незримый барьер мог поддерживать всю систему в равновесии лишь за счёт этих непригодных к жизни территорий между Краями — полос земли, хаотичным с виду, но тщательно выверенным узором пронизывающих Тефриан.

Но Поле укрывало и дикие земли. И должно было работать там столь же безотказно, как и в Краях. А для этого неизбежные погодные перепады следовало сглаживать, насколько возможно. Этим и занимались такие, как я, как мой бывший наставник и Всадник-из-Бури… все Магистры, и в особенности — Лучи. Более крепко и глубоко вплетённые в Поле. Сильнее прочих ощущающие его песни, его грани, любое его волнение. Но Каэрин был лучшим из нас. Что бы ни говорил о моих талантах Верховный, я-то знал себе цену. Никто из ныне живущих Магистров не мог сравниться в искусстве управления Полем с Каэрином Трентом. Быть может, не смог бы и сам вэй’Брэйвин.

Впрочем, об этом я запретил себе думать даже под прикрытием серого веера из снов, тумана и капель призрачного дождя. Думать вообще стоило с предельной осторожностью. Уж если он потребовал от меня полной тишины во владениях моего собственного Учителя, то каждая мысль, цвет настроения, каждая нота моей мелодии, которую сейчас я позволю ему услышать, может разочаровать его.

А пока я оставался в неведении, для чего же на самом деле Ченселин Тарис в качестве Луча настолько нужен ему, — было бы верхом глупости его разочаровывать.

И то, что я сам был свидетелем той внезапной бури среди тихого летнего дня в Джалайне, невероятно всё усложняло. Не говоря уж о том, что Каэрин солгал мне. Что бы он ни сделал — зачем бы ни сделал — он не мог утратить чувство реальности настолько, чтобы всерьёз пытаться мне лгать.

Я не сдерживал коня намеренно, но и не понукал: мне нужно было время подумать. И привычка моей дорогостоящей «вершинной» зверушки не перенапрягаться была тут мне на руку. В конце концов, Брэйвин не велел выполнить всё за пару дней и сломя голову мчаться обратно. Со сроками всё было понятно: знак спустя будет День Кораблей, а до того — Большой Совет, общее собрание Вершины и Звезды, где отчёты и понадобятся. И какую бы молнию с ясного неба ни запланировал Брэйвин — произойдёт это именно там.

И мне совершенно не нравилась мысль, что молния должна угодить в Каэрина. Как бы он ни обошёлся со мной, что бы ни натворил… Нет. В том-то и дело, что Каэрин просто не мог ничего «натворить» — ничего, что нарушило бы целостность Поля. К моим чувствам это отношения не имело. С детства зная, что буду Вэй, и почти не сомневаясь, что Магистром, я привык не создавать тесных связей с людьми и готовился в любой миг отодвинуть всё сумрачное и личное ради главного — сохранности Поля и Тефриана. Служить и защищать, как положено Чар-Вэй… но даже это — не для сумрачных целей. Честь и радости Вэй сосредоточены лишь в Мерцании, и наша гордость — в безупречности голосов наших Кружев.

Но Каэрин был не просто близким мне человеком. Магистра и ученика соединяло нечто большее, чем любая сумрачная связь… даже после того, как один из них публично разорвал её. Я знал его. Знал суть, истинный голос его узора, поющего в Кружевах. Это было первое в моей жизни бесспорное и абсолютное знание, его дар мне, когда он Пробудил и впустил меня, оживил мой слабый детский голосок, открыв всю красоту, сложность и тайну своей песни. Он вовсе не обязан был учить меня так. Я не знал ни одного Магистра, который использовал бы такую методику. Я сам её не использовал. Риск ни при чём, мелодии ученика это не могло повредить, и хотя мнения на сей счёт расходились, я-то знал точно: позволяя юному узору соединиться со своим, учитель не искажал и не ослаблял его, а в точности наоборот — делал сильнее, показывал свой путь, каждое различие между нами, и тем самым направлял меня, ничего не навязывая. Но я бы так не смог. Он слишком много отдал. И я вовсе не хотел бы стать для кого-то открытым настолько.

Но хотя эта «открытость» не сделала меня чтецом его помыслов и намерений, не помогла предвидеть его поступки и даже верно определить его ко мне отношение — одно я знал точно. Он никогда, ни при каких условиях не совершил бы того, что причинит вред Полю. Это творение Магистров древности, поразительное по своей сложности и разнообразию применений и за двадцать три века так до конца и не разгаданное, всегда восхищало его больше, чем что бы то ни было в Сумраке и Мерцании. Мне казалось иногда, что он отказался от всех видов сумрачной любви не потому, что не мог найти пару, а потому, что истинной его страстью было Поле, и в него он был влюблён так, что в его сердце не оставалось места для иной, более привычной влюблённости. Быть может, потому-то он с такой лёгкостью отказался и от своего ученика. В отличие от меня, Поле никогда бы ему не изменило. Пусть даже с виду… в партии шэн, в которой я не знал ставок и которую никогда не собирался играть.

Единственное, что выглядело удачным во всей этой невнятной истории, — странная проверка, которую Верховному зачем-то понадобилось провести, не требовала помощи Магистров и вообще каких-либо контактов с джалайнскими Вэй. Брэйвин знал, что делал, давая тайное задание обладателю редкого дара Тени: чтобы собрать нужные сведения, мне не надо было даже напрямую касаться Поля. Достаточно было идти по земле и впитывать её дыхание, слушать голоса растений и шёпот воздуха. А для людей, всех без исключения, я был просто странником — явлением хоть и нечастым, но не столь необычным, чтобы вызвать подозрение и обратиться к испытанному средству от любой угрозы, помехи и неприятности — вмешательству вейлина.

Вейлинов я умел слышать тоже. Не только их деяния, немедленно оставляющие след в ткани Поля, но их самих — образы-мелодии, пронизывающие сумрачный облик насквозь, средоточия сути, именуемые среди неслышащих «душами» или Тенями Чар. Когда-то, в детстве, я считал, что каждый Вэй умеет это; позже узнал, что обладаю талантом, доступным очень немногим — но и сейчас мне казалось, что уметь столь простую вещь должен каждый, и так было — наверняка… до Багровых Лет, в куда более счастливые дни Пяти Башен и Созведия Чар. Впрочем, счастливыми они могли лишь казаться такому, как я, не различающему свободно витающие вокруг и доступные каждому знания — и загадочное понятие счастья…

Путешествие в обличье не-Вэй поначалу мне даже нравилось. Я останавливался во всех джалайнских деревнях, в небольших аккуратных гостиницах, называя самое обычное и не западающее в память имя, а в ответ на вопросительные взоры хозяев (и непременной парочки местных жителей, болтавшихся рядом и изучавших чужака с подозрительным интересом) с готовностью излагал историю о дядюшке-кожевнике в Северине, который призвал меня к себе, дабы передать в наследство своё дело, чему я очень рад, да только дядюшка-то болен, протянет недолго, а хоть дело и знакомое, но переезд штука хлопотная, да и дядюшку жалко, хотя, конечно, есть чем гордиться, кому попало прибыльное дело не отдадут, да ведь и другие родичи имеются, а ну как примут нелюбезно, зависть она штука такая, самое сладкое вино от неё загорчит… На этом месте народ обычно начинал потихонечку от меня расползаться, почуяв, что иначе молодой путник, озабоченный своей персоной выше неба, будет говорить сутки напролёт без перерыва, было бы кому слушать. История была достаточно скучной и банальной, чтобы интерес ко мне угас начисто. А образ юноши из кожевников, да ещё и наследника преуспевающего дяди, вполне объяснял и моего вершинного коня, и простой с виду, но отнюдь не дешёвый наряд. Многие из вейлинов, уходя в странствия по стране, выбирали подчёркнуто бедную одежду, желая быть незаметными и не вызывать у неслышащих зависти к Звезде. Я мог бы, следуя их примеру, обойтись без кожаной куртки и тонкой выделки сапог, стоивших по меркам селян весьма немало; но путник достойного вида и направляющийся по делу — это совсем не то же самое, что пеший бродяга в заплатах. Изображая не-Вэй, я должен был стать тем, кто понятен, безобиден и не наводит на мысли об опасности — а потрёпанные бродяги были в любой деревне гостями нежеланными. Тем более, в богатом даже по тефрианским стандартам Джалайне.