Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

— Уходят и слова, — возразил Энтис. — Яджанна сперва звалась Яджен Ан’найэ , Мать Жизни на языке хиан-эле. На нём давным-давно не говорят. Всё, что от Сумрака, исчезнет в свой срок.

— Лишь Мерцание вечно, — прошептал Вил. И блеснул глазами: — Всё исчезнет — и Орден тоже?

— Люди умирают, — мягко сказал Энтис, — время обращает камни в пыль. Когда-нибудь стены Замков станут землёй и травой, но каждый человек примет Заповеди в сердце. Весь Тефриан будет как Орден.

Насмешливый ответ щекотал язык, но Вил молчал. Не от страха, просто… ну, он ведь правда верит! И для него важно… И вообще, не обязательно же над всякой смешной глупостью сразу смеяться?!

А кстати, как-то неловко он встал. И держится слишком уж прямо. И лицо старается прятать…

— Куда? — Вил широко зевнул, прикрыв рот ладонью.

— К ручью.

— Наполни фляжку, — протянул он, швыряя в друга упомянутым предметом. Энтис поймал (и чуть не выронил — совсем на него непохоже!) и ушёл в заросли. Уловка сработала: ему пришлось обернуться. И быстро. Что ж у него болит так сильно? Вил досадливо поморщился. Так и знал — без сюрпризов не обойдётся. Ну зачем, зачем он навязал себе на шею этого изнеженного ребёночка из Замка?!

Энтис вернулся, обнажённый до пояса, с облепившими лицо, шею и плечи мокрыми волосами, вода текла и с рубахи, висящей на руке. Пальцы стискивали флягу, словно та была скользкой, как масло; он кинул её Вилу и вытянулся на плаще. Вил сел рядом. Белый, будто Ивовую Деву повстречал. Трясины!

— Сам сапоги снимешь, или мне помочь?

Взгляд Рыцаря метнулся в сторону. По щекам медленно растекалась краска.

— С чего вдруг? Не надо.

— Надо, — заверил Вил и рывком стянул с него сапог. И, протяжно свистнув, уронил его в траву: он-то думал, ребёнок просто натёр пару мозолей — а тут такое, будто он долго-долго шёл в одних носках по острой гальке! И глядеть-то страшно, а представить, как бестолковый мальчишка попробует вот этим идти дальше… Вил стащил с него второй сапог и поспешно сглотнул, подавляя приступ тошноты.

— Промыть было нужно, — пробормотал он, избегая глядеть Рыцарю в лицо, — туда ж пыль набилась, шерстинки… Ты умыться-то догадался! И рубаху вон даже постирал!

— Я не был уверен, — чуть слышно сказал Энтис, — что смогу надеть их снова. Если увижу.

— И давно? — хмуро поинтересовался Вил.

— Ну… день. — Энтис приподнялся на локтях. — Это не имеет значения! Я всё равно пойду.

— По воздуху, да?! Тебя и так шатает, как иву в бурю! Ещё тар — и ляжешь в травку, как миленький, и вообще встать не сумеешь! Ползком двигаться будешь? Или босиком, по траве ядовитой да пыли?

— Ты босиком ходишь, — слабо возразил Энтис.

— Я всегда так хожу! Я привык!

— Я привыкну тоже.

— Ага. Самое время привыкать. Головой-то не только едят, ею и думать иногда стоит! Они ж у тебя для стремян, не для леса! Я из-за шпор не понял… ну, на верховых сапогах обычно шпоры.

— Ненавижу мучить животных, — процедил Энтис.

— А себя, значит, можно? Своя боль тебе нравится? Так нельзя вести себя в дороге! В Замке, может, оно и правильно, а тут не Замок! Дороги тебя жалеть не будут. Им плевать на твою гордость.

Рыцарь вскинул голову, явно желая возразить, но плотно сжал губы и вновь уставился в землю.

— Ты хоть разок представил, чем это кончится? И ещё молчал! Ждал, когда я сам замечу и спрошу?

— Я не хотел, чтобы ты заметил! — Энтис прикусил губу. — Ты задерживаться не собирался, ну и не придётся. Ты из-за меня ни дня не потеряешь. — Он глотнул. — Я вымою сапоги, они высохнут, и сразу пойдём. На мне любая царапина заживает мгновенно. Всё будет в порядке. Не волнуйся за меня.

Вил встал и потянулся всем телом. Спина ещё болела. Трясины, я никогда не был непоколебимым!

— Я за тебя не волнуюсь, — сообщил он. — Но мы вдвоём шли. И «не хотеть, чтоб заметил» — нечестно.

Энтис опустил глаза и выглядел покорным, виноватым и очень несчастным.

— И речи твои, прости, глупее некуда. Может, и мне тебя ударить, чтобы разум твой пробудить?

— Но… — его голос сорвался: — Ты не мой наставник и не Рыцарь! Ты не должен такое мне говорить!

— Извини. Я со знатными сьерами разговаривать не умею. — Вил ронял слова холодно и равнодушно. — Я помню своё место. Ты Рыцарь, я менестрель, и вместе мы не путешествуем. Прикажешь петь — буду, я ведь у тебя в долгу. Но приказать, чтобы я шёл с тобой дальше, ты не можешь.

— Нет у тебя никаких долгов! И я не приказываю… — он умоляюще смотрел на Вила: — Я задел твою гордость? Ну прости, я больше никогда так не сделаю!

Вот как? Больше никогда не ткнёшь меня носом в стену между нами, стоит мне на секунду о ней позабыть? Или больше никогда меня не ударишь? Моя гордость! Ха!

— У менестрелей не бывает гордости. Ну, я пойду. Людей позову из деревни, они тебя в Тень отвезут.

Энтис привстал на колени, опираясь рукой о корень.

— Давиат, как мне сказать, чтобы ты понял? Боль меня не остановит. Я растирал бёдра сильнее, когда учился скакать верхом. Всё это мелочи. Моё тело способно делать всё, что я пожелаю, я же Рыцарь!

— Я за тебя очень рад. Влезай хоть сейчас в свои сапоги и иди, куда хочешь. Но только без меня.

Взгляд Энтиса вызывал у него желание то ли грязно ругаться, то ли развернуться и уйти, быстро и не оглядываясь. Уйти немедленно, и в трясины все долги!

— Ладно, я сделал глупость. — Энтис казался струной, натянутой до предела. — И о наставнике я сказал неверно. Ты о дорогах знаешь намного больше, значит, я должен считать тебя наставником на Пути. И следовать твоим советам. Ты доволен?

Вил понятия не имел, доволен ли он. Собственно говоря, он вообще не знал, чего хочет. Зачем эта игра в ледяную надменность? Ведь он не такой! Ему никогда не хватало твёрдости, когда дело касалось других людей… и надменности за ним сроду не водилось. Откуда ей взяться в сердце менестреля? Как могла бы воспитать надменного сына его кроткая мама с её певучим голоском и печальной улыбкой?

Трясины, он же сам мальчишку с собой позвал! И говорил мерзким тоном обидные слова, глядел свысока… Кроме мамы, только этот Рыцарь и считал, что у него есть право на гордость… Отложил ради него Посвящение — и так и не спросил, какого чёрта он попёрся в Тень. Вот Вил бы непременно спросил!

— Не вставай, — велел он, поднимаясь. Энтис смотрел широко раскрытыми тревожными глазами. Вил насупился и ворчливо пояснил: — Мшанка летом ядовитая, а её тут полно. Лежи, а я за водой схожу.

— А ты ведь без обуви?

— Опасно, если яд в рану попадёт. Будет вроде как жрать тебя заживо, а леченье одно: выжечь, пока до кости не дошёл. А не успеешь — или ногу отрезать, или помирать в страшных мучениях.

Губы у Энтиса дрожали, что несколько портило впечатление от улыбки.