Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

— Пойдём, — сказал Вил. Если я не умру, думал Энтис, я пойму что-то очень важное. Если…

Ветра не было, об облаках не стоило и мечтать. Он рвал молочник, и считал шаги, и молчал. Боль то сжимала голову шипастым обручем, то отпускала, словно сжалившись… потом она стала постоянной. А степь не менялась — однообразная, бескрайняя: ни деревца, ни холмика, ни ярких пятнышек селений вдали; трава по колено и изредка по пояс, и от солнца в ней не укроешься…

Он ни разу не спросил, сколько часов или дней осталось до реки. Зачем спрашивать, всё равно ведь надо идти, сколько бы ни осталось… а ещё — он боялся ответа. Или, может, боялся услышать, что ответа Вил не знает. Он изо всех сил пытался не думать, что они заблудились: жару, жажду и головную боль он ещё ухитрялся терпеть, но вслепую бродить среди бесконечных трав, надеясь лишь на счастливый случай, — этого он бы не вынес. И убеждал себя: нет, они идут совершенно правильно, и Вил же сказал — очень скоро будет река! А там жара сменилась настоящим пеклом, и голова разболелась невыносимо, и он и вовсе перестал о чём-то думать. Только о том, когда Вил снова позволит сесть и немножко попить.

Они шли до первых звёзд; потом легли и долго лежали, не двигаясь. Потом допили остаток воды. Энтису показалось, Вил поделил неровно: смочил губы, не глотнув, и сразу сунул флягу ему. Но когда он робко усомнился в честности дележа, Вил порывисто вскинул голову и обжёг его таким бешеным взглядом, что он вздрогнул и не решился спорить. Тем более, от волнения залпом выхлебнул всю воду, и говорить уже было не о чем…

От изнеможения он не мог заснуть. Когда-то — в Замке, в другом мире, тысячу лет назад — он слышал об усталости, которая убивает сон и насылает странные иллюзии, видения наяву. Он, кажется, тогда не поверил? Стоило опустить веки, и начинался безумный танец нестерпимо ярких, ослепляющих красок: десятки пятен разных цветов и очертаний. Они переливались, сверкали и пульсировали, и выносить это было невозможно, и он, почти рыдая от отчаяния, открывал глаза и сквозь слёзы глядел на звёзды: они-то по небу не пляшут! Но они, будто сговорившись мучить его, сходились в кучки и сияли всё сильнее… Он заставлял себя лежать неподвижно и стискивал зубы: спит он или нет, но зачем Вилу его шуршание и стоны? Вилу нужно отдохнуть… И тут Вил заиграл. Минела пела тихо и нежно — как смех погибшей в пожаре мамы, её голос и взгляд… отец крепко, до боли, обнимает — в последний раз… он зажмурился и тихонько заплакал. Цветные пятна исчезли, осталась темнота, густая, мягкая… и сон.

Вил привстал и смотрел ему в лицо. Густые тени под глазами, на губах запеклась кровь, на бледных щеках блестят мокрые дорожки. «О чём ты плакал, дитя Ордена? Жалость к себе, усталость, страх? Тут нет ничего плохого, ты мог и не скрывать… Но отчего я уверен, что не в том дело? И расскажи я тебе, как бросил на струны воспоминания о маме, о её улыбке, и ночных разговорах, и дружбе, и тоскливой ледяной пустоте, убивающей душу, — и ты не удивился бы, ты и без слов понимал меня?» Вил глядел на друга, испытывая странное желание стереть с его лица следы слёз. «А ты простил бы меня, если б знал? Я повёл тебя почти наугад по пути, каким ни разу не ходил… Мерцание, и не могу понять, зачем! Ты спас мне жизнь — а я, кажется, потихонечку убиваю тебя…»

К нему сон так и не пришёл. Звёзды угасли, и по бледному небу разлились волны рассвета, и они вновь пустились в путь. А воды больше не было, и не было колодцев. Пронизанный золотым жаром воздух — и степь, степь без границ. Дорога без надежды.

И сил у него не осталось тоже. Конец, устало думал Вил, это конец. Слишком дорого обошлись ему ночи без сна, и страх, и пылающее солнце, и все глотки и капли воды, безжалостно отнятые у себя и отданные другу… Он оставлял себе лишь гордость, но солнце спалило её дотла; и он брёл, шатаясь, лишённый этой хрупкой защиты, отчаявшийся, беспомощный. Спотыкался и падал, и пусть Рыцарь видит, наплевать, только бы не разбить Лили… Энтис сжал его руку, а он не сумел даже разлепить губы — улыбнуться другу, у которого в их безумном походе к смерти нашлись силы и желание заботиться о ком-то, кроме себя. У него больше нет ни того, ни другого… глупости, забота тут ни при чём, просто сам боится упасть… но не всё ли равно? Ускользающим насмешливым краешком сознания он знал, как забавно это выглядит: их носит из стороны в сторону, как лодочку в штормящей реке, и они цепляются друг за друга, чудом не грохаясь на тропинку вместе. Если бы Вил был способен на что-то ещё, кроме как дышать и с трудом переставлять ноги, сейчас он беспрерывно хохотал бы на всю степь.

Воздух переменился в один миг, словно они перешагнули невидимый барьер: раскалённое тяжёлое безветрие сменилось чуть влажной прохладой, солнце заслонила хрупкая облачная дымка, и в лица им дунул порыв ветра — свежий, ароматный, с острым запахом водорослей и речных кувшинок.

Энтис издал тихий удивлённый звук, не разжимая губ. Вил замер, широко раскрыв глаза.

— Яджанна, — хрипло прошептал он, — мы всё же… — торжествующе улыбнулся и потерял сознание.

Энтис тряс его изо всех сил, стоя на коленях, и дрожащим голосом повторял его имя, а когда горло перехватывало, тихонько всхлипывал. Если все их мучения для того лишь, чтобы потерять…

— Вил, — звал он, тщетно пытаясь говорить громче. — Вил, Вил, вставай же! Пойдём, Вил, пожалуйста!

Чёрные ресницы дрогнули и медленно поднялись.

— Вил! — Энтис задохнулся от облегчения. — Пошли? Ты ведь можешь идти, правда?

Вил облизнул кровоточащие распухшие губы и скривился от тошнотворного вкуса.

— Нет. Уходи.

Энтис отчаянно затряс головой:

— Тебя здесь бросить?! И не думай даже! Я тебе помогу, ну попробуй встать!

— Дурак, — прошептал Вил, — Рыцарь… — он глотнул и передёрнулся от боли в горле. — Иди. Убирайся!

— Я без тебя не пойду! — Энтис уже рыдал. — Я дороги не знаю, я не могу… Вил!

— По тропе, — выдавил он и закрыл глаза. Горячая солёная капелька смочила губы, он разлепил веки… и беспомощно смотрел на занесённую над ним руку друга. Она почему-то опускалась так долго, целую вечность, и касалась совсем слабо, он почти не чувствовал ударов… Энтис плакал, и бил его по щекам, губам, не разбирая, и сквозь слёзы кричал — точнее, пытался кричать, а выходило едва слышно:

— Трясины, нет, ты пойдёшь! Или мы тут умрём, этого ты хочешь?! Ты встанешь и пойдёшь, ясно?!

Вил с кривой усмешкой перехватил его запястье. Тонкое и дрожащее… Это оказалось так легко.

— Хватит, ушибёшь руку. Ну, успокойся. Пойду. Понесёшь…

Цепляясь за него, я встал. Никогда ещё так не кружилась голова… С каждым вздохом трескаются губы, во рту всё время стоит мерзкий вкус крови… а сейчас отдал бы я Лили за глоток воды? А за целое озеро? А если не Лили, а ещё раз встать меж двух столбов в белый круг?