Василий Щепетнёв - Гамбит Смерти

Разумеется, трудно рассчитывать на почетный караул и всенощное бдение, но вот так — куда-то в погреб одинокий труп, а сами — продолжать подготовку? Жестокая штука — большой спорт.

Совсем без настроения сидел я на кухне, отказавшись от помощи Олега. Керосиновая лампа не казалась такой уютной, как прежде. Даже чистка картофеля, занятие сродни вязанию, не успокаивала.

После весенних оползней линию не восстанавливали, не до того, и сидели мы без телефона и электричества. По Нимисову, это и требовалось — низкочастотный ток-де притупляет мышление.

Коренчатым ножичком я нарезал картофелины на четвертушки, набрал в кастрюлю воды и бросил щепоть соли. Хорошо, с водой нет проблем — умная система подводила ее из горного источника самотеком.

Заглянул Анатолий.

— Сочку попьешь?

— Обязательно.

Он всегда пьет томатный сок по вечерам — заботится об остроте ночного зрения.

— Будешь и сегодня комету искать?

— Да. Небо ясное. Луна, правда, мешает.

Вода закипела, я убавил огонь.

— Как развивается шахматная мысль?

— Помаленьку. Жалко парня, дурацкая смерть. Стачанский с Аркашей разбирают вариант.

Он посмотрел на кастрюлю.

— Что на ужин?

— Скоро узнаешь.

— Ладно, пойду.

Я смотрел в темное окно. Ни огонька, ничего, одно тусклое отражение кухни. Я прибавил света, покрутив фитиль.

Картофель почти сварился. Я слил воду, добавил два стакана сметаны, ложку топленого масла, на кончике ножа соли и вернул кастрюлю на плиту. Через пять минут она зафырчала, и я увез ужин в обеденный зал.

Ели без вдохновения.

Скверно что-то на душе.

— Дома у меня есть порошок. Судомой называется. Незаменимая штука для холостяка. Или вот «Фэйри».

— На любителя, — я подал Юре полотенце. — Химия. Горчица проверена веками.

— Горчица кусается, — он вытер руки и подсел к столику.

Я выложил яичницу по-американски.

— Простому человеку без калорий невмочь, — Юра, отставив благоприобретенные манеры, обходился одной вилкой. Дикий пионер на Диком Западе.

По настоянию Нимисова первая четверка перешла на вегетарианское питание. Андив, скродола, рагу из кольраби, взбитый горох. Успокаивает астральное тело. Но ребятам хотелось что-нибудь поосновательнее. Только что Олег умял банку тушенки — не хватило терпения ждать, пока я готовлю. Вот Юре двойная порция и досталась. Он парень выносливый, справится.

— Тебе надо что-нибудь в городе?

Ему везти тело Комова.

— Нет, ничего. Ты когда вернешься?

— Послезавтра. Самое позднее — в пятницу.

Он остановился перевести дух. Или продлить удовольствие.

— У меня есть в прокуратуре хорошие парни. Дело-то ясное. С семьей Комова, думаю, утрясется. Выделена единовременная помощь. Плюс — после турнира. Они сообразят, что не нужно волновать Александра Борисовича. Хорошо еще, что Комов — здешний. Я, когда место определяли, сразу о нем вспомнил. Мы одно время были близко знакомы, вместе начинали. В разных весовых категориях, разумеется. Потом Иван на карате переключился и как-то ушел из круга. А я в судейство подался. И в нашем деле не последнее вовремя смыться, — пустая тарелка легла в раковину мойки. Он постоял, глядя на льющуюся тоненькой струйкой воду, потом закрыл кран.

— Очень вкусная была яишенка, просто отличная. Пойду вершить дела большого дня.

Вот такие дела. А чудилось мне, не в простых отношениях они были — Юра и Иван. И Анатолий любил небеса обозревать вместе с Комовым. Напраслина? Теперь неважно.

Я смел крошки со стола, протер его начисто. Кухня свою работу заканчивает.

Окунул палец в ведро на плите. Теплая водичка. Колпак и халат легли в таз. Я взял пакет, отмерил стаканчик порошка и полюбовался потрясающей надписью: «NO EAT!».

По-русски написано глаже: «Внутрь не употреблять!».

Таз я вытащил на кухонную веранду. Отмокнет и здесь.

Кухня — для священнодействия, коим является кулинарное искусство.

Ветерок-то свежий. Я прохаживался перед домом в лучах выглядывающего из-за пика Риз луны. Гало знатное. И дымка подтуманила небо. Немногочисленные звездочки едва сумели пробиться сквозь нее.

Прохладно и неуютно. Раньше было не так.

Я вернулся на кухню. Веник и швабра звали достойно окончить день. Не рановато?

Анатолий в черном кожаном плаще, с биноклем на шее, шел по галерее. Напрашивался глагол «перемещался». Прямо хоть в кино снимай. Эпизод — «генерал фон Браухич на рекогносцировке».

Я открыл бутылочку сока, поставил стакан.

— Благодарю, — он снял бинокль и положил рядом со стаканом, расстегнул плащ, из-под которого выглянул толстый свитер-самовяз. Экипировался на совесть. Только сейчас я понял, как похолодало.

— Не хочешь посмотреть на небо? В час восемнадцать астрономический феномен: покрытие Марса Луной.

— Как-нибудь в другой раз. Спать охота.

— А меня небо успокаивает. Отдыхаю.

Бинокль — мощный, дорогой прибор. Фирма. Двадцатичетырехкратное увеличение берег кожаный футляр. Beati possidentes.

— Да и погодка неважнец.

— Знаю, — вздохнул он. — Авось, развиднеется. Кстати, как тебе задачка?

Я принес с подоконника карманные шахматы. Третий день место занимают. Не до них было. Я вообще-то не охотник до задач, даже шахматных. Но автора отказом обижать не хотелось.

— Не гроссмейстерское это дело задачки придумывать. Тем более неправильные.

— Сказочные, — поправил он. В голову лезут идеи, лезут и лезут. Не пропадать же. А решается так, — он задвигал фигурки, с трудом умещавшиеся на крохотных полях. — Правда, неплохо? А последний ход? — он потер руки. — И умер бедный раб у ног непобедимого владыки!

— Впечатляет, — поддакнул я. От меня не убудет. — Хорошая, на мой непросвещенный вкус.

— Я их тут дюжину сочинил. Воздух стимулирующий. Издам брошюрку, пожалуй.

Я долили остатки сока. — Издавай. Одну куплю, если подпишешь.

— Твой бестселлер жена каждодневно читает. Я ей письмо написал, заверяю, что на практике у тебя получается еще вкуснее. Завтра с Юрой отправлю.

Это он о моей книжице «Кухня современной России, или искусство выжить, не отказываясь от невинных радостей».

— Будто раньше не знал.

— Ну, милый, одно дело разовым обедом поразить, а другое — месяц ублажать довольно привередливый народ. Нет, ты мастер большой. Кстати, железно сказать не могу, но, похоже, Александр Борисович не прочь взять тебя в Мехико. Ты попроси Нимисова замолвить словечко, и тогда — сто процентов.

С прицелом на Мехико я и согласился ехать сюда. Но сейчас прилива счастья не ощущал. И не потому, что дело до конца не решено. И даже не потому, что предстоит кланяться Нимисову, мало ли я за жизнь накланялся, дело привычное. И в Мехико не расхотелось. А копошится червячок на дне души, не сомнения червячок, а… Нет, и слов не нахожу.