Василий Щепетнёв - Гамбит Смерти

Ох, как желателен.

Я переменил белье на шерстяное, поверх — тренировочный костюм.

Запах гари стелился из галереи. Пропала мамалыга. Я снял котел, поставил на стойку. Не Ватель, переживу.

Заварив крепчайший кофе, я вытащил из шкафа узкую бутылку «Молдовы». Действие сухого закона приостановлено.

В обеденном зале уже ждали.

— По тридцать граммов, — рука тряслась, как у киношного алкоголика.

— Нас с Александром Борисовичем увольте, — Нимисов вытащил из кармана куртки золотое яйцо, развинтил, свинтил — получились две крохотные рюмки. Их другого кармана явился хрустальный флакон. Острый запах разнесся по комнате.

Вместе со Стачанским они приняли снадобье. Suum cuique.

Коньяк согрел — и только. Дрожь звенела внутри, но тело освободилось от нее.

Мы сидели за столом — шесть человек. Седьмой лежал в углу, и каждый избегал смотреть в ту сторону.

— Итак, произошло убийство, — Стачанский говорил ясно и твердо.

— Или два, — я добавил граммов пятнадцать. — В свете новых событий гибель Комова выглядит не такой простой.

— Следовательно, среди нас убийца, — Александр Борисович не стал спорить из-за количества.

— Убийца может быть один, или их несколько. Он или они могут быть здесь, а могут и вовне, — коньяк привычно развязал мне язык.

— Вовне? — Стачанский поднял бровь.

— Почему бы и нет? Мы не на необитаемом острове. В округе может укрыться полк.

— Но зачем? — Олег задал главный вопрос.

— Не знаю. Развлекаются, тренируются. По злобе. Просто так. Сейчас для убийства не требуются глубинные мотивы.

— Для нас важнее решить, что нам делать, — Александра Борисовича всегда отличало умение отделять главное от второстепенного.

Подал голос Юра:

— Уходить нужно. Срочно. Где бы ни был убийца, среди нас, снаружи — оставаться опасно.

— Я тоже так считаю, — согласился Стачанский.

— Тогда остается решить, как уходить. Придет машина — все просто: грузимся и уезжаем. Но ее пока нет. Может, и не будет — оползень на дороге, или еще что-то в этом роде. Мы здоровые люди. Даже по такой погоде часов за десять дойдем до Харыза. Сейчас восемь утра. Если выйдем в девять, успеем пройти путь засветло. По крайней мере, наиболее сложную часть. В Харызе сообщим о случившемся властям — мне кажется, Петр Иванович прав, убийца может быть местный.

— Бежать от убийцы? — Олег, опершись о стол, навис над Юрием.

— Я не меньше твоего хочу узнать, кто он и где. Но рассуди — если он в горах, мы его никогда не возьмем. А он нас в любой момент. Если же он среди нас, то — кто? Ты знаешь? И сидение здесь на пользу не пойдет. Перегрыземся, подозревая друг друга.

Верно изложил. Невысказанным, правда, осталось то, что главная, вернее, единственная цель нашего пребывания здесь — подготовка Александра Борисовича к матчу. И шале теперь попадает в список абсолютно непригодных мест.

Совсем бредовая мысль — а вдруг это любовь? Любовь и ревность? Ухлопал неверного возлюбленного и его… как там они называются, а теперь — ходу. Пусть парни в горах отвечают.

На девяносто девять процентов — чушь.

Стачанский подвел черту:

— Я думаю, это верное решение. Придет машина — отлично.

Нет — дойдем сами. В самом неблагоприятном случае — если из-за оползня дорога непроходима — вернемся.

— И что тогда? — Олег с трудом сдерживал злость. Ему привычнее встречать опасность лицом к лицу. Только где у нее лицо?

— Тогда и подумаем.

— А что делать с… с телом? — Аркаша сделал крохотный глоток, поморщился.

Ответ у Юры был.

— Необходимо сохранить. Поместим туда же, куда и Комова. Предстоит следствие — в той или иной форме.

Вот именно — в той или иной. Вряд ли приходится ожидать действий по всем правилам криминалистики. Не те времена.

Юрий подошел к носилкам:

— Олег, помогай.

Нимисов придержал дверь, выпуская ребят. Двери в шале могучие, толстые, дубовые, с металлическими лапчатыми полосами. И окна забраны узорными решетками. Сейчас привычно и даже приятно, безопасность, а прежде… Предусмотрительными были хозяева.

— Я приготовлю завтрак на дорогу.

— Постарайтесь что-нибудь попроще, у нас нет времени.

Кофе, омлет, тушенка, молоко — на все ушло двадцать минут. Пора собираться.

Одежда. Книга — одна.

С рюкзаком я вернулся на кухню. Ножи — обязательно. В порядке конверсии мне их смастерил один пациент. Уверял, что космическая сталь. Острые — невероятно. Трехслойная кастрюля.

Ну, залезай же…

Через четверть часа, обескураженный, я не собрал и половины желаемого. Невозможно.

— Петр Иванович, ну зачем вы это берете? В любом случае, мы все вывезем, не сейчас, так потом.

Вывезем. Куда? Где мой дом? Виноградник, пусть крохотный? Чемодан — вокзал — Россия.

— Позовите остальных, Александр Борисович. Сухой паек получать.

Термос — пять литров кофе с коньяком, — я вручил Нимисову. Отказаться он не решился. Кое-какие пустячки захватили Олег с Аркашей. Осталось так много всего — сковороды, котел, кастрюли…

Холод, дождь и ветер разбудили дрожь. Ничего, разойдусь и согреюсь.

Сзади, замыкающим, шел Олег. Не позавидую тому, кто захочет подкрасться.

Серо-коричневый Желчуг варикозной веной выбухал из русла. Мостик трепетал над ним, как бельевая веревка на заднем дворе.

Шествие стало.

— Погодите, я первый, — Юра двинулся по полотну.

Ударил ветер — резко, жестоко, мост приподнялся, щелкнул, изгибаясь, пастушьим кнутом, и — разорвался.

Пологой дугой падал Юра в Желчуг. Его желтая нейлоновая куртка то исчезала, то вновь показывалась средь пенных потоков. Я бежал вдоль берега, стараясь не потерять ее из виду, далеко отстав от Олега. Сброшенный им на ходу рюкзак попал под ноги, и я упал, распоров о камень вытянутую руку.

Теперь и мне пора снять рюкзак.

Когда я поднялся, все стояли на берегу. Юру выбросила река, круто поворачивающая здесь на восток.

Олег с Нимисовым делали искусственное дыхание, бестолково, неслаженно.

Я заменил Олега — Нимисов, как-никак, имел отношение к медицине. Врач-психолог. В Москве в подземных переходах дипломов много…

Дыша за Юрия, я следил за его зрачком, надеясь, что сузится, оживая. Сердце не запускалось. Три толчка — вдох, три толчка — вдох. Еще и еще.

Бесполезно. С самого начала бесполезно. Он умер еще в реке, похоже, ударился головой о подводный камень, и течение несло безжизненное тело.

Мы переглянулись с Нимисовым.

— Кончено, — остановился я.

— Да, смерть необратима, — Нимисов поднял руку, помогая встать.

— Неужели вы не можете ничего сделать? — Олега трясло от бессильной ярости.

Нимисов пристально посмотрел ему в глаза, слегка раскачивая головой и беззвучно шевеля губами. Прошло несколько секунд — и Олег обмяк, с лица сползла напряженность.