Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

- Пожалуй, в нем не менее пяти стопариков, раз дело дошло до "слатульки"! - вконец была обескуражена Раиса Николаевна. - Да как же?.. Когда сумел умудриться?..

"Когда же? Где же успевает?.. Ведь все везде перепроверили, прощупали не по одному разу!.." - уж сорок лет почти (порою, будто наяву, но чаще все -таки во сне) мне слышатся ее слова. Она с испугом за супруга, в смущении передо мной, неоднократно повторяет их Ларисе, пытаясь вновь и вновь хоть что-нибудь понять-уразуметь об обстоятельстве, касавшемся произошедшего, когда втроем мы были снова за столом и "за компанию" пришлось мне допивать свою вторую стопочку вишневки.

- Не с двух же стопок он настолько пьяный!..

Видно было, что Ларису этот же вопрос достал- шокировал ничуточки не меньше. И вскоре я с немалой остротою ощутил-почувствовал, что скрытый смысл их неподдельно-искренних волнений касался исключительно меня. Вернее - лично моего предположения "об этом обстоятельстве", давно уж ставшем, нужно было полагать, для них обеих чем-то совершенно недоступным, умственно непостижимым.

- Но тайна не моя!.. И я не вправе даже в малых долях что-то сообщать о ней! - помню, искренне сочувствуя обеим, отозвался я, стараясь вновь получше закусить спиртное. - По мне, Владлен Никитич искренний, простой, душевный, добрый человек, с которым мне сегодня было весело и интересно.

Сказал, что ничего таинственного для себя в его внезапном опьянении мне лично видеть не пришлось. Что - все естественно, закономерно!.. Без мистики, без странностей, без фокусов.

- Что же касается "перебора"... То - с кем не бывает? - И, помнится, пожав плечами, продолжал: - Слышал, неожиданно пьянеют те, кто, выпивает редко. По обыкновению, они стараются, чтоб было им во время выпивки комфортно, гармонично... Но с непривычки не умеют рассчитать свои возможности.

- Мы за его здоровье опасаемся! Не с сердцем ли чего?! - прозвенела колокольчиком Лариса.

- С третьего стопарика лицо его краснеет, словно помидорина! Ведь "перебор", возможно, для него опасен! - прозвенел за нею следом еще один не менее чудесный колокольчик.

Я постарался успокоить их, сказав, что кожа щек, лица, ушей и рук порой краснеет от вина у тех, кому однажды довелось зимой ее достаточно серьезно прихватить морозцем. При этом снова убедительно просил понять и извинить за то, что - все мои дальнейшие намеки о "неуследимой" выпивке Владлена Никитича могут оказаться недостойными его доверия ко мне!.. То есть, мне бы очень не хотелось поступить неуважительно по отношению к нему, сообщая что-то о личных его секретах.

Обнаружив так же, что стопарь Владлена Никитича, стоявший на столе, был пуст, сказал-предупредил, что вряд ли есть необходимость - тем более в компании, за праздничным столом - стараться ограничивать его при выпивках "на третьей стопке". Советовал - напротив!.. - удерживать его при них пока, как говорится, не насытится, не скажет сам себе, что "хватит".

- И тогда... - настойчиво аргументировал я свой совет - у него, по меньшей мере, отпадет потребность в выпивке "на стороне". Точнее отпадет у котика... - придумал, как тогда мне показалось яркий, интересный образ, - охотка подурачить милых, безобидных мышек. Либо котик сам, набравшийся однажды "под завязку" , потеряет бдительность, и его ларец с запасами вашей вишневки окажется не столь уж далеко от вас.

"Вот когда он будет под вашим строгим и постоянным контролем!.. - помнится, вещал-нашептывал я им обеим. - И тогда-то очень-очень вероятно, что найдется и секретный ключик к этому ларцу. Но без этого... - воскликнул с глубочайшей убежденностью, - шанс отыскать ларец и ключик его любимым мышкам, к сожалению, увы, равняется нулю".

Помнится, Раиса Николаевна с Ларисой были крепко озадачены столь неожиданным для них моим воззрением и поначалу более внимательно, с недоумением, с немалым подозрением "не пьян ли сам?" старались заглянуть в мои глаза. Но спустя уже минут пяток или десяток (ныне время той беседы мне представляется весьма условным) все-таки со мной решили согласиться, посмотреть-проверить, что из того получится.

А спустя еще, наверное, минут с десяток, раскрасневшись сами от последней рюмочки сухого, а затем и чая, несколько оправившись от пережитого, они, воспрянув духом, вновь заулыбались, вновь повеселели и опять смотрели на меня по-прежнему влюбленными глазами.

В тот день, уединившись в комнате Ларисы, мы с нею просмотрели-пролистали еще один, теперь уже ее фотоальбом, и мне опять досталось насладиться нежно-звонким щебетанием о том, с кем, при каких условиях была она на фотографиях, кем, по какому случаю то было снято.

Снимки с ее участием делались с самого раннего детства, и первыми были те, где она в ползунках, на полу, на широком ковре, и, по-видимому, только-только научилась ползать. "Ой, какая милая малявочка-очаровашечка! Лариса, неужели ты была такою крохою?" - помнится, воскликнул я с немалым восхищением и успел подметить, как она, не зная, чем же отозваться мне в ответ, смутилась, зарделась щечками.

Несколько снимков было из тех, где она стояла уже на ножках. Она держалась за стул либо за подлокотник дивана и всегда смотрела в сторону фотографа. Видимо, о том ее просили либо окликали.

Дальше - детский садик. Оказалось, он еще функционировал, но скрывался в совершенно неприметном здании на одной из улочек, похожем на обычный двухквартирный дом. Помню, пред глазами будто промелькнуло ее детство в этом заведении, начиная с младшей и кончая старшей группами, под надзором молодой приятной наружности девушки - воспитательницы в садике. Ее, по сообщению Ларисы, дети называли Серафимой Пантелеевной.

Далее был первый класс. Лариса все еще кроха, в темно-коричневом платье и белоснежном фартучке парадной школьной формы. С портфелем в одной руке, с букетом цветов в другой. Пожалуй, это были циннии вперемешку с астрами.

Немного позже - снова в форме, но в пионерском галстуке. Фотоснимки (одиночные и групповые) были сделаны на фоне школы, перед палисадником с какими-то высокими, почти до подоконника цветами, похожими на георгины.

Еще немного позже - Лариса в центре группы девушек, но вместо галстуков на школьной форме комсомольские значки. И фото сделано - уже не возле школы, а подле елочек, что были четырьмя аллейками посажены перед фасадом клуба, видимо, по окончании его постройки. С того момента до моего призыва в армию те елочки заметно подросли, стали высокими и стройными.

Далее - старшие классы. Ставшая уже неотразимою красавицей, Лариса с ее школьными подругами - в рабочих куртках, в брюках и полусапожках. У каждой чашка, ложка, хлеб - обеды в полевых условиях. Поодаль - трактора, картофелекопалки, две бортовые машины с железными коричневого цвета кузовами. Совхозные механизаторы едят невдалеке отдельной группой. Большое стадо коров и белые здания фермы на дальнем плане, на фоне рощицы с какими-то громадными деревьями.