Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Ниже снимок - она с тремя подругами и белобрысым долговязым парнем на картофелеуборочном комбайне. Черно-белое фото в крупном плане. Фотографировал кто-то "шестой", находившийся на том же агрегате. Изюминкой фото, конечно же, была она.

Но вот институт!.. Одиннадцать девчонок и семеро парней в плащах и куртках. Снимки сделаны на фоне Эрмитажа (Зимнего дворца). На фоне крейсера "Аврора", около Невы, напротив пассажирской пристани с небольшими белоснежными судами.

И далее - целая серия фотографий: в Царском Селе, в Петергофе, в Кронштадте, вблизи Исакиевского собора и мн. др.

Ревновать Ларису к тем парням, конечно же, не имело смысла. Но будто бы случайно, невзначай спросил-полюбопытствовал: "...А где же тот, который делал фотоснимки?.." Добавил-похвалил, что сделаны они весьма умелою рукою, на очень высоком уровне. Даже, можно считать - талантливо!..

Оказалось, что при группе был работник фотоателье. Каждый фотоснимок стоил по пятнадцати копеек, и в сумме - призналась Лариса - вышло довольно дорого. Про себя же (не впервые ли тогда?) подумал, что - сидит во мне, однако, червячок, именуемый словом - ревность!..

Великолепно помню, как Раиса Николаевна негромко постучалась к нам. Она была уже переодета в элегантный серенький костюмчик со значком пединститута. Сказала нам, что ей необходимо ненадолго отлучиться и, оставив нас фактически наедине друг с другом, ушла из дома. То ли в школу, то ли в магазин (уже не помню), обещая возвратиться минут через тридцать-сорок. Лариса, однако, ничуть не смутилась, не испугалась ее внезапного отсутствия и столь же запросто, свободно продолжала щебетать о фотоснимках. Лишь на какое-то мгновение мне показалось, будто сбилось было вдруг ее дыхание, еще скорее стал журчать ее чарующе-хрустальный голосок, и, может быть, минуту или две в смущении алели щечки.

Помнится, что мне не удалось сдержать себя в том нашем "испытании" уединением. Что-то милосердное, высокое вдруг подкатило к чувствам, к голове. Я ухватил-поймал ее ладошку (кажется, правой руки), левой рукою обнял-обхватил ее за спину, плечи, осторожненько притронулся губами к шее около воротничка... В ответ она успела дважды или трижды провести-скользнуть лицом, губами по моей щеке, свободной левою рукою поймать-схватить мое запястье и тоже видимо, в каком-то страстном приступе безволия раз несколько очень легонько сжимала его, словно мое запястье было для нее ручным экспандером. "Саша, милый!.. - шептала она где-то около уха, - осталось совсем немножко!.. Потерпи, потерпи, пожалуйста!.. Ты же обещал!.." И когда мои объятия ослабли, и я, вконец смущенный сам своею непорядочностью, освободил ее, сказав ей "извини", она, по-видимому, в благодарность мне за послушание, за мою дальнейшую терпимость, сумела снова дважды или трижды провести, скользнуть лицом, губами по моей щеке.

Уж не знаю, не явились ли тогда ее прикосновения к моей щеке, как говорится, результатом крепких рук моих ?.. Но с той поры не оставляет мысль, что не было ли это для Ларисы первым (робким, неумелым) поцелуем в жизни? И почему ее "партнером" предстояло оказаться (совершенно мною не заслуженно, до ужаса несправедливо в отношении нее!..) именно моей трусливой, совершенно недостойной уважения персоне?..

Помнится, что вместе с тем меня немало удивило также то, что кожа губ ее, лица и шеи мне показалась совершенно уникальной, нетипичной нежности!..

В настоящем откровении я мог бы, пожалуй, дать ей образ бархата, чего-то шелковистого, чего-то исключительно непостижимого. При этом тотчас возникает мысль о том, что все подобные сравнения могут оказаться слишком грубоватыми, возможно даже оскорбительно-вульгарными касательно тех, врезавшихся в память ощущений в той реальности, при которых будто легким током пробивало тело чуть ли не до низа живота и, пожалуй, даже слегка отключало рассудок! Впоследствии я слышал (не знаю, правда это или нет), что подобной очень нежной кожей обладают только девушки Эстонии, Литвы и Латвии. Да и те - лишь коренные, родовитые, без чужеземной примеси.

Столь же странным (устрашающим!) продолжает оставаться также то, что сразу после "случая", минут за десять до прихода матери, Лариса, вспомнив вдруг о чем-то чрезвычайно важном, взяла меня за кисть руки и повела из комнаты на кухню. И в тот момент, когда мы с нею выходили, меня как будто что-то позвало-окликнуло, чтоб обернулся. Я оглянулся - и, помнится, смотрел-то лишь одно мгновение в глаза сидевшей на кровати кукле, дивясь их сходству с глазами Светланы, как снова леденящим холодком прошлось по телу, и снова будто начало прихватывать морозцем в животе, под ложечкой, каким-то странным, беспричинным страхом полной тщетности происходивших между мною и Ларисой отношений.

Оказалось, что Лариса с матерью забыли угостить меня их "фирменным", действительно великолепным брусничным морсом, которого, как помнится, я выпил - не три ли стакана к ряду.

В тот день пришлось пообещать Ларисе, что с нынешнего дня не стану "сторониться" танцев в клубе. То есть перестану озадачивать-пугать Наташу своим загадочным отсутствием вчера. Тем более - перед ее отъездом в школу.

В ответ я тоже настоял, чтоб и Лариса не чуралась танцев. Сказал, что клуб до 28-го августа пусть будет местом наших тайных, "нелегальных" встреч.

Тогда же, все еще тревожимый дурным предчувствием, я (на всякий случай) дал ей адрес деда с бабкой в Меленках, а взамен старательно вписал в свой дембельский блокнотик адрес ее общежития в Ленинграде. "Чтоб в суматохе не забыть об этом накануне твоего отъезда в институт", - мотивировал свою излишнюю предусмотрительность и добавил, что порой из-за подобных мелочей судьбоносные намерения могут оказаться обреченными. И тому свидетельствует случай с одним из моих дружков.

Далее мы с ней ходили в огород. Там нарезали букет цветов, которые она определила в вазу, и мне тогда же довелось увидеть "ее гнездышко на свежем воздухе" за глухой бревенчатой стеной их дома. В терраске, помимо столика перед окном, имелись тумбочка, два стула и достаточно просторная высокая кровать. Кровать была с двумя подушками, с красивым легким одеялом, с полупрозрачным пологом из розового тюлевого материала, надежно защищавшего в нем спящего от комаров.

Далее, примерно около 15-ти часов, настало время моего "убытия" в команду. И помню, исключительно любезным было наше расставание с Раисой Николаевной. Я искренне благодарил хозяйку дома за ее радушие, за их гостеприимство. Сказал, что было все великолепно, очень мило, интересно, что не хотелось даже оставлять их замечательное общество.

В ответ Раиса Николаевна сказала, что тоже весьма польщена знакомством со мной. Что рада, спокойна за дочку, что ей хотелось бы со мною видеться как можно чаще. Что я без всякого стеснения могу к ним приходить в любое время. Она внимательно, с улыбкой посмотрела на Ларису и весьма решительно прибавила: "Вы даже можете с ней оставаться до утра..."