Дэн Браун - Инферно [litres]

– Мне надо поговорить с Джорджо Венчи, – заявила она, задыхаясь.

Всем надо , подумал служащий. Но мало кто удостаивается такой чести.

Джорджо Венчи – ведущий художник-модельер ателье – творил свои шедевры в одиночестве и встречался с клиентами крайне редко и только по предварительной записи. Как человеку очень богатому и влиятельному ему прощалась эксцентричность, к проявлениям которой относилась его страсть к уединению. Он в одиночестве принимал пищу, летал только на частном самолете и не переставая жаловался на постоянный рост потока туристов. Джорджо Венчи был не из тех, кто любит общество других людей.

– Прошу прощения, – ответил служитель с заученной улыбкой. – Боюсь, что синьора Венчи нет на месте. Может быть, я смогу вам помочь?

– Джорджо здесь! – возразила женщина. – Его квартира наверху. Я видела в ней свет. Я – его друг. И это срочно!

Она излучала отчаянную решимость. Говорит, что друг?

– А могу я сообщить Джорджо ваше имя?

Женщина взяла со стойки листок бумаги и написала на нем несколько букв и цифр.

– Передайте ему это, – сказала она, протягивая листок. – И, пожалуйста, побыстрее. У меня очень мало времени.

Служащий нерешительно отнес записку наверх и положил на край длинного стола, за которым Джорджо что-то сосредоточенно строчил на машинке.

– Signore, – прошептал он. – Там внизу вас спрашивает какая-то женщина. Говорит, что это срочно.

Продолжая строчить, модельер одной рукой взял бумажку и бросил взгляд на написанное.

Швейная машинка перестала стрекотать.

– Пропустите ее немедленно! – скомандовал Джорджо, разрывая бумажку на мелкие клочки.

Еще продолжая набирать высоту, тяжелый транспортный самолет «С-130» заложил вираж и устремился через Адриатику на юго-восток. На его борту Роберт Лэнгдон ощущал подавленность и тревогу, вызванные как отсутствием иллюминаторов, так и ворохом вопросов, на которые он до сих пор не получил ответа.

Недомогание, которое вы чувствуете , сказала Сински, вызвано не только раной на голове.

При мысли о том, что она может ему сообщить, пульс у Лэнгдона участился, но сейчас Элизабет была занята обсуждением с командой СНР операции по локализации инфекции. Брюдер здесь же разговаривал по телефону с разными правительственными службами, которые занимались поисками Сиенны Брукс, и выяснял, нет ли новостей.

Сиенна…

Лэнгдон по-прежнему пытался понять, действительно ли она не случайно оказалась с ним рядом. Когда самолет набрал высоту, появился невысокий мужчина, называвший себя Ректором, и, пройдя через салон, сел напротив Лэнгдона. Скрестив пальцы под подбородком, он задумчиво выпятил губы.

– Доктор Сински попросила меня ввести вас в курс дела… и внести некоторую ясность.

Лэнгдон сомневался, что этот человек мог в принципе что-то прояснить, а не запутать еще больше.

– Как я уже говорил раньше, – начал Ректор, – все закрутилось после того, как мой агент Вайента слишком рано вас захватила. Мы понятия не имели, как далеко вы продвинулись в разгадке головоломки, о чем просила доктор Сински, и что вы успели ей рассказать. Но мы боялись, что если она узнает о местонахождении проекта, который наш клиент нанял нас охранять, то она либо захватит его, либо уничтожит. Нам было необходимо найти его раньше ее, и поэтому мы должны были заручиться вашей помощью. – Ректор помолчал. – К сожалению, мы уже раскрыли свои карты… и вы бы наверняка нам не поверили.

– И тогда вы решили прострелить мне голову? – язвительно поинтересовался Лэнгдон, не скрывая злости.

– Мы разработали план, как заставить вас нам поверить.

Лэнгдон вообще перестал что-либо понимать.

– Как можно заставить кого-то доверять себе… после похищения и допроса?

Ректор смутился.

– Профессор, вы что-нибудь слышали о группе химикатов под названием бензодиазепины?

Лэнгдон отрицательно покачал головой.

– Это фармацевтические препараты, которые используются, среди прочего, для лечения посттравматического стресса. Как вы, возможно, знаете, человека, пережившего ужасное событие типа автомобильной аварии или сексуального насилия, могут преследовать постоянные воспоминания о нем, вызывая расстройства на протяжении долгого времени. С помощью бензодиазепинов нейробиологи теперь могут лечить посттравматический стресс, условно говоря, еще до того, как он разовьется.

Лэнгдон молча слушал, не в состоянии понять, для чего Ректор все это ему рассказывает.

– При формировании новых воспоминаний о событиях, – продолжал Ректор, – они проводят двое суток в кратковременной памяти и только потом отправляются в память долговременную. С помощью новых бензодиазепинов можно легко подвергнуть чистке кратковременную память… главным образом за счет удаления из нее этих новых воспоминаний до того, как они попадут в долговременную память. Если жертва нападения, к примеру, получит дозу бензодиазепина в течение нескольких часов после него, то воспоминания об этом навсегда сотрутся из ее памяти, и полученная травма уже никогда не будет давить на психику. Единственным минусом является то, что вместе с этим сотрутся и все другие воспоминания об этих двух последних днях.

Лэнгдон изумленно смотрел на Ректора.

– Так это вам я обязан амнезией!

Тот виновато вздохнул.

– Боюсь, что да. Созданной искусственным путем. Совершенно безвредной для здоровья, но полностью стирающей воспоминания из кратковременной памяти. – Он помолчал. – Пока вы были без сознания, вы бормотали что-то про чуму, и мы решили, что это навеяно изображением, заложенным в проектор. Мы понятия не имели, что Зобрист создал вирус новой чумы. – Он снова помолчал. – И еще вы все время повторяли нечто похожее на слово «визири».

Вазари. Наверное, на тот момент это было единственным, что ему удалось выяснить по изображению. Cerca trova .

– Но… я считал, что амнезия вызвана раной на голове. В меня стреляли.

Ректор покачал головой.

– Никто в вас не стрелял, профессор. И никакой раны на голове у вас не было.

– Что?! – Лэнгдон машинально потрогал швы на опухшем месте на затылке. – Тогда как, черт возьми, вы объясните это! – Он раздвинул волосы, показывая рану.

– Часть мистификации. Вам сделали маленький надрез на коже и тут же наложили швы. Вы должны были поверить, что в вас стреляли.

Это не пулевое ранение?

– Мы хотели, чтобы, очнувшись, вы поверили, что вас пытались убить… что вы были в опасности.

– Но меня действительно пытались убить! – закричал Лэнгдон так громко, что все в салоне обернулись. – Я видел, как врача больницы – доктора Маркони – хладнокровно застрелили на моих глазах.