Дэн Браун - Инферно [litres]

Та изумленно охнула.

Как и рассчитывал Лэнгдон, под грунтовкой действительно оказалась надпись – тем же каллиграфическим почерком уже на старом желтом гипсе было выведено девять букв. На этот раз они составляли слово.

– «Умудрится»? – спросила Сиенна. – Не понимаю.

Я тоже , подумал Лэнгдон. Он внимательно разглядывал слово, проступившее на обратной стороне маски напротив лба Данте под смытыми буквами «P».

…умудрится…

– Умудрится… что? Очиститься от греха? – не унималась Сиенна.

Возможно . Лэнгдон перевел взгляд на мозаику, где Сатана пожирал проклятые души, которым не суждено очиститься от греха. Данте… и очиститься от греха? В этом не было никакого смысла.

– Должно быть что-то еще! – заявила Сиенна, забирая маску из рук Лэнгдона и внимательно разглядывая ее обратную сторону. Через мгновение она довольно закивала.

– Посмотрите на конец и начало слова… перед ним и после него должно быть написано что-то еще!

На этот раз Лэнгдон разглядел, что под влажным грунтом после слова «умудрится» проступает другое.

Решительно схватив влажное полотенце, Сиенна принялась тереть, пока не появилась целая строчка, выведенная полукругом.

Лэнгдон от удивления даже присвистнул. «Кто умудрится постичь умом – ужасный смысл какой таится в этих строчках?..»

Сиенна непонимающе уставилась на него.

– Прошу прощения?

– Это знаменитая строфа из «Ада» Данте. – Лэнгдон не мог сдержать волнения. – В ней поэт призывает читателей искать скрытый смысл в его словах.

Лэнгдон часто цитировал эти строки, рассказывая о литературной символике. Этот пример служил отличной иллюстрацией того, как автор как бы взмахивает руками и кричит, обращаясь к читателю: «В эти слова заложен и второй смысл!»

Сиенна стала тереть полотенцем еще сильнее.

– Пожалуйста, осторожнее! – не удержался Лэнгдон.

– Вы правы! – объявила Сиенна, смывая грунт. – Продолжение строфы Данте точь-в-точь, как вы сказали. – Она окунула полотенце в купель и прополоскала.

Лэнгдон растерянно смотрел, как вода в крещальной купели помутнела от взвеси. Прости нас, Сан-Джованни , мысленно извинился он, переживая из-за того, что они превратили священную купель в корыто.

Сиенна наконец вытащила полотенце, с которого обильно стекала вода. Почти не отжав, она положила его в центр маски и начала делать круговые движения, будто мыла простую тарелку.

– Сиенна! – одернул ее Лэнгдон. – Это древняя…

– По всей обратной стороне идет текст! – объявила та, не прекращая тереть. – И написан он… – Она наклонила голову влево и стала поворачивать маску вправо, словно пытаясь прочесть сбоку.

– Как написан? – не выдержал Лэнгдон, которому ничего не было видно.

Сиенна домыла маску, вытерла ее сухим полотенцем и положила так, чтобы оба могли увидеть результат ее трудов.

Увидев внутреннюю поверхность маски, Лэнгдон не поверил своим глазам. Она была вся покрыта текстом из десятков слов, который начинался с «Кто умудрится постичь умом» и затем закручивался по спирали к центру так, что прочитать его можно было, только поворачивая маску, поскольку слова в нижней части оказывались перевернутыми.

Манера написания текста невольно навевала ассоциации со спиралеобразным путем наверх по горе чистилища. Будучи специалистом по символогии, Лэнгдон сразу распознал в ней Архимедову спираль, закрученную по часовой стрелке. Причем количество ее витков от первого слова до последней точки в самом центре составляло хорошо знакомое число.

Девять.

Затаив дыхание, Лэнгдон медленно поворачивал маску в руках, читая закрученный к центру текст.

– Первая строфа из «Ада» Данте слово в слово, – сказал он. – «Кто умудрится постичь умом – ужасный смысл какой таится в этих строчках?..»

– А дальше? – нетерпеливо спросила Сиенна.

Лэнгдон покачал головой.

– А дальше – нет. Строфы написаны в той же манере, но у Данте я такого не встречал. Судя по всему, кто-то просто сымитировал его стиль.

– Зобрист, – прошептала Сиенна. – Больше некому.

Лэнгдон кивнул. Предположение вполне обоснованное. Как-никак, перестановкой Злопазух в «Карте ада» Боттичелли Зобрист уже продемонстрировал свою склонность к внесению корректив в творения великих мастеров ради достижения нужных ему целей.

– Остальная часть текста очень странная, – продолжил Лэнгдон, снова поворачивая маску, чтобы читать дальше. – Тут говорится… об отрезании голов лошадям… и собирании костей слепых. – Скользнув взглядом по словам почти в самом центре круга, он вздрогнул. – И здесь упоминаются кровавые воды.

Сиенна приподняла брови.

– Как в ваших видениях?

Лэнгдон кивнул, размышляя над текстом. Под водами кровавыми лагуны, которые вовек не отражают звезд?

– Посмотрите, – прошептала Сиенна, заглядывая ему через плечо и показывая на слово во втором витке текста. – Конкретное место.

Лэнгдон нашел слово, которое почему-то пропустил при первом чтении. Это было название одного из самых удивительных и поистине уникальных городов на свете. Вспомнив, что именно там Данте Алигьери заразился смертельной болезнью, которая его убила, профессор невольно вздрогнул.

Венеция.

Какое-то время Лэнгдон и Сиенна молча читали загадочные строфы. Они были зловещими, вселяли тревогу, и смысл их ускользал. Использование слов «дож» и «лагуна» подтверждало, что речь действительно шла о Венеции – уникальном итальянском городе на воде, испещренном сотнями лагун. На протяжении столетий управление этим городом-государством осуществлял дож.

Лэнгдон не мог определить с ходу, на какое конкретное место в Венеции указывали строфы, однако они, без сомнения, призывали читателя следовать изложенным в них инструкциям.

– Тут сказано, что искать надо под землей, – заметила Сиенна, читая текст вместе с Лэнгдоном.

Тот неохотно кивнул и прочитал следующую строфу.

– Роберт, – в голосе Сиенны звучала тревога, – это что за зверь?

– Хтонический, – ответил тот. – То есть обитающий под землей.

Он не успел продолжить, потому что по баптистерию разнесся громкий звук отодвигаемого засова. Кто-то снаружи открывал вход для туристов.

– Grazie mille, – произнес мужчина с сыпью на лице. Огромное спасибо .

Экскурсовод баптистерия нервно кивнул, засовывая в карман пятьсот долларов, и настороженно огляделся, не видит ли кто.

– Cinque minuti, – напомнил он и немного приоткрыл дверь, пропуская мужчину в баптистерий.

Как только тот проскользнул внутрь, дверь за ним сразу же закрылась на засов. В крещальне вновь воцарилась тишина – дверь не пропускала уличный шум. Пять минут.