Д Кузиманза - Колдун для акул [СИ]

— …А на слух и не скажешь! Да… о чём это я?.. Белый Маг может бренчать на всех языках, но ему это ужасно нравится. Я же должен говорить на орорском эльфийском наречии, которое впервые услышал месяц назад. Где справедливость?

Дракон молча протянул эльфу небольшую дощечку с десятком нацарапанных пар слов.

— Вот спасибо! — расчувствовался эльф. — А я думал, что потерял эту памятную табличку. С горя перед сном, а потом утром повторял эльфийский алфавит.

Голос за кадром:

"Гоблин вспомнил утренние вопли под окном хижины и содрогнулся".

— Да, все пятьдесят шесть букв, — продолжал хвастаться эльф. — Аоэрья!

— Красиво, — вежливо кивнула горгулья. — И как это переводится?

— Это двадцать седьмая буква.

— Гм, да, — сочувственно покивал гоблин. — Ну, нечисть, двинулись!

— Драконы, строго говоря, не относятся к нечисти, и поэтому… — возразил было дракон.

Но гоблин перебил его:

— Уже больше семи слов подряд. Можешь пожечь нас огнём. А, вот и мелкая нечисть проснулась!

— Уходите? — донёсся до них срывающийся, почти мальчишеский голос мелкой нечисти. — Так рано?

— Тошно тебе тут одному? — сочувственно сказал гоблин. — Ничего, к обеду Светлый Маг вернётся от руково… от Светлого Властелина. И завтра мы возьмём тебя с собой. Пусть шеф… хочу сказать, Светлый Маг держит связь с баз… со Светлыми Силами.

— А вам не хочется… ну хоть иногда, чтобы Светлый Маг опять превратил нас в людей?

Гоблин натянул на голову свой колпак, оглядел из-под широких полей горизонт и хмуро сказал:

— Нет, малыш, здесь человек не выдержит. Людям здесь делать нечего! Ну, пошли!

— Оы-ы-эх! — вздохнул эльф, поправляя тяжёлую сумку.

— А это какая по счёту буква? — поинтересовалась горгулья.

— Это я говорю, что сума тяжеленная.

— Как ёмок эльфийский язык, — злорадно усмехнулся дракон.

И отряд зашагал по унылой серой пустыне к далёкой гряде невысоких чёрных холмов.

…- Уже почти месяц они на поверхности, — объяснял психолог начальникам геофизических отрядов. — И всё в норме: исследования идут по плану, физическое состояние у них вполне приличное, психологически они уже полностью адаптировались. Честно говоря, мы могли просто поставить вас всех перед фактом, но дали возможность увидеть своими глазами все выгоды такого метода проведения работ.

— Но не жестоко ли предлагать людям превращаться, пусть на время, в гоблинов и горгулий? — спросил кто-то из присутствующих.

— А разве менее жестоко предлагать им работать в нечеловеческих условиях и оставаться людьми? Днём — тяжёлая и опасная работа. Вечером — обитание в тесных комнатах базы в компании одних и тех же людей. Начинаются склоки, обстановка накаляется. Некоторые начинают пить, Опять же проблемы с разнополыми сотрудниками.

— Но разве э т и не ругаются?

— Ого! Ещё как! Ругаются и ворчат целый день! Но им так досаждают и раздражают их условия ролевой игры, которую мы им гипнотически навязали, что они совсем перестали воспринимать тяготы своего быта и работы, как нечто необычное.

Все замолчали и опять внимательно смотрели на экран.

Голос за кадром:

"От маленького домика базы по серой пустыне удалялся отряд геофизиков в составе двух крепких молодых мужчин и красивой женщины, нагружённых рюкзаками с инструментами и приборами. А вслед им с порога домика всё ещё смотрел парнишка-практикант".

Алекс Ромишев перевёл взгляд с замершего изображения на лицо Пака.

— Этот парень… Этот практикант — вы?

— Нет, это старая запись, ей лет сто пятьдесят. Но вы глазастый, сходство уловили. Практикант — мой прапрадед, а запись передал мне мой дедушка… когда пришлось меня просветить, как вас сейчас.

— Где они работали?

— Здесь, только на Экваториальном континенте.

— Разумно. Но какое это имеет отношение ко мне? Что я должен понять?

— Ваш отец, кэптэн, Морской колдун был некромантом. Вы изучали магию, владеете рунами. Я эльф, а Рамон и его гости — вампиры. — Пак хмыкнул и ткнул пальцем в изображение. — Совсем, как там.

Оркодубр изнемогал от жары. Хотя уже начинало темнеть, воздух был таким горячим, что на непокрытых головах буквально пузыри высыпали.

Пак сидел за рулём своей крохотной машины и тяжело отдувался. В конце концов, остановился и купил несколько бутылок пива на случай, если окончательно раскиснет раньше, чем доберётся до "Приюта водяного". Алекс Ромишев рядом, на месте пассажира, тупо смотрел вперёд. После выезда из города — не того самого, где Алексу встретились кабаны и разбойники, но тоже с табличкой "Добро пожаловать" — они свернули на шоссе, уходящее на север. За двадцать километров дорога углубилась в настоящий дремучий лес, но и здесь было как угодно, только не прохладно.

Алекс тем временем понял, что полностью то, что узнал, осознать ещё не в силах, обсуждать это не может, но готов поговорить о том, ради чего приехал в Оркодубр — об убийстве отца.

Правда, сначала, он спросил:

— Не могу понять: меня отвезли к гостинице на машине, мы сейчас едем на другой, но ведь в дистрикте мораторий на…

— На использование двигателей внутреннего сгорания, реактивных и любой тяги, сходной с паровой, — перебил его и отчеканил Пак. — Там ещё сказано, что запрещено использовать современные средства связи, СМИ и компьютеры. Только никто не может объяснить, откуда всему этому взять замену. Вот вы удивились, что вашу бричку спёрли, правда?

— Спёрли?

— Украли.

— Я понял слово, — кивнул Алекс. — Но я думал, что исчезновение брички как-то связано с чудесами отцовского дома.

— Чёрта с два — с чудесами. Её украли и ночью потихоньку угонят отсюда подальше, а там продадут. Спилят номер, поставят новый.

— Странно, что не украли и лошадь.

— С лошадью полно забот: она шумит, капризничает, её труднее изменить внешне. За неё больше наказание. Но конокрадство тоже распространено.

— Надо же… Может быть, по дороге из Сентэрида в Оркодубр на меня напали конокрады?

— Вряд ли, хотя на все сто быть уверенным нельзя, — покачал головой Пак.

— Ясно. То есть, на некоторые нарушения просто закрывают глаза?

— Конечно! На местах власти не парят в облаках, поэтому более прагматичны. У населения, например, остались автомобили и запасы бензина, зачем же провоцировать кого-то красть сено, лошадей и повозки? Эту таратайку я, например, нанял в Оркодубре.

Они замолчали.

Густой лес сменился неожиданно светлыми и высокими сосновыми рощами, начался заметный подъём.

Путь стал прохладней, подул приятный, уже не раскалённый ветерок. Алекс решил перейти к главному.

— Послушайте, Пак, — сказал он, — я уже говорил вам, что унтер Дирк показывал мне фотографии мёртвого отца. Его тело было засыпано тёмным порошком, а лицо вымазано чем-то бурым. Нет, не так, на фотографии никакого чёрного порошка не видно. Отец в довольно светлой рубашке, на ней порошок был бы заметен. О порошке написано в письме, которым меня выхвали сюда. А вот грязь на лице была, хотя в письме о ней ни слова. Что она означает, унтер Дирк отвечать отказался.