Наталия Неткачёва - Ангелы плачут в июне

— Жить после такого?! — на меня обрушилась буквально лавина презрения и ярости.

Я снова вздохнула, спорить с ним бесполезно, но каяться в чужих преступлениях — увольте.

— Может быть, ты не в курсе, но лично я никого не убивала. И поводов сводить счёты с жизнью не вижу. А чего хочешь ты? Нашёл меня и что дальше? — Я не без труда выдержала его ледяной взгляд. — Зачем весь этот маскарад с переездом и сестрой? Глупо было рассчитывать, что я тебя не узнаю.

— Я не планировал с тобой встречаться, — снизошёл он до объяснения. — Яна должна была собрать всю информацию о тебе и выяснить… — он запнулся, подбирая слова.

— Насколько я опасна в плане генетического наследия?

— Да, но когда я тебя увидел… Чёрт, ты же просто его копия! И…

— И первоначальный план с треском провалился. Дай угадаю, теперь ты решил просто нанять киллера.

— Я думаю над этим, — процедил он сквозь зубы.

— Подумай лучше вот над чем: я — не он!

Его лицо исказилось от злости, он больно схватил меня за плечо и резко толкнул к стоявшему справа трюмо.

— В зеркало посмотри! Глаза, волосы, нос, губы — ты вся в папочку! Смотрю на тебя, а вижу его!

Из зеркала на меня смотрело худое бледное лицо с большими тёмно-карими почти чёрными глазами, обрамлённое копной светлых растрепавшихся волнистых волос. Лицо незнакомки — давно я себя такой потерянной не видела. Ну, просто картина маслом: молилась и ты на ночь, Дез… в смысле — дочь убийцы? Я растёрла ноющее от боли плечо и возразила:

— У меня уши мамины. И ещё одно крохотное отличие — я не убиваю людей, а помогаю им!

Он снова скривился от презрения.

— Ну, разумеется, помогаешь. Шарлатанством и вымогательством!

Так, с этим всё ясно. Я решила сменить тему:

— Послушай, родителей не выбирают. Думаешь, мне сладко жилось все эти годы? Ты потерял мать, а я потеряла всё: имя, семью, дом, даже право жить нормальной жизнью.

— Вот именно — от таких мытарств и с катушек слететь недолго. Это мотив начать мстить гражданам за свою загубленную жизнь. У твоего отца, насколько мне известно, тоже было трудное детство: он ведь вырос в детском доме.

Вот теперь я удивилась и осторожно уточнила:

— То есть твоя цель — убедиться, что я не опасна для общества?

— Ты — опасна, — отрезал спортсмен. — Пословица про яблочко и яблоньку не на пустом месте сложена. В твоей ДНК набор его генов. Это как мина замедленного действия: рано или поздно всё равно рванёт. У тебя сорвёт крышу и история повторится!

— Не убедил. Крышу может сорвать у любого человека.

— Наверное, но у тебя, благодаря генетической предрасположенности, шансов гораздо больше, чем у кого-либо другого. Даже если этого не случится с тобой, твои дети унаследуют тоже генетическое проклятье и, можешь не сомневаться, однажды оно проявится! — ледяным тоном объяснил Войнич.

Стало не по себе. Я и сама много об этом думала.

— Ген маньяка, как и наследственная предрасположенность к насилию, не более чем теория. Нет никаких обоснованных доказательств того, что потомки маньяков обязательно становятся маньяками.

— И это тоже не более чем теория!

— Значит, решил истребить меня, как генетически опасный вид?

Он кивнул, соглашаясь:

— Очень опасный!

— А если я докажу, что от меня одна сплошная польза, отстанешь?

— Польза от тебя? — Войнич поморщился, словно услышал что-то крайне непристойное.

— Не суди предвзято. Сначала посмотри, чем я занимаюсь, а потом решай опасно это или полезно!

— Каким образом?

— Поработай моим ассистентом, — предложила я.

Мера, конечно, вынужденная и малоприятная, но так у меня появится хотя бы небольшой шанс выторговать нейтралитет и невмешательство в мою жизнь.

Лицо спортсмена некрасиво скривилось в брезгливой гримасе.

— Совсем свихнулась?! Предлагаешь мне обманывать людей вместе с тобой?! — возмущённо взвился Войнич.

— Вообще-то спасать. Лечить, если точнее.

— А вот и наследственная предрасположенность: твой отец тоже лечил вплоть до летального исхода! Убирайся! — В голосе спортсмена звенели ярость и презрение, в серых глазах застыл лёд.

Я вдруг почувствовала необыкновенную усталость и апатию. Его не переубедить. Он ненавидел меня шестнадцать лет, теперь это уже не просто привычка — мировоззрение.

— Ладно, я попыталась. Делай, что хочешь, поступай, как знаешь. Моё предложение в силе, передумаешь — обращайся.

Я, словно Кутузов, добровольно оставляющий Москву врагу, медленно направилась к выходу, но Войнич решительно перегородил дверь и прислонился к ней, скрестив на груди руки.

Я прислонилась к противоположной стене в такой же позе и выжидающе улыбнулась:

— Передумал? Решил не тратиться на киллера и сделать всё лично?

Он снова нацепил ничего не выражающую маску. Из эмоций оставалось лишь неизменное презрение.

— Не собираюсь пачкать руки, просто хочу предупредить: даже не пытайся сбежать! На краю света найду, из-под земли достану!

— Я только не поняла зачем? Если руки пачкать не собираешься. Чего ты добиваешься?

Он криво усмехнулся:

— Потом узнаешь, а сейчас — проваливай!

Он отступил в сторону, и я снова была свободна.

— И тебе всего доброго! — Дверь за моей спиной резко и громко захлопнулась.

Спала я, как ни странно, спокойно. Кошмары не мучили, не снилось вообще ничего. Около восьми утра меня разбудила долгая настойчивая трель дверного звонка. Глазком я теперь пользовалась без предупреждений.

Алина собственной персоной. Правда в этот раз она не скромничала: разряжена, раскрашена и увешана золотом. Едва я открыла дверь, она ворвалась в квартиру, не здороваясь и не дожидаясь приглашения. Нервная, сердитая. Эту-то что разозлило?

Молодая женщина подошла к окну, достала сигарету и нервно затянулась.

— Это правда, что ты парализованную тётку на ноги поставила? Мне её показывали, но как-то не верится.

— Тогда что ты тут делаешь? Доказывать я тебе больше ничего не собираюсь. Уговаривать — тем более. Не нравится, езжай обратно к светилам медицины.

Алина снова затянулась и плюхнулась в моё кресло. Гнев и недоверие уступили место растерянности.

— Муж убьёт меня, если узнает, что я водила дочь к необразованной деревенской знахарке. — Её голос, ещё минуту назад, звенящий от раздражения, стал глухим и безжизненным, растерял все эмоции. — Но если Галя не поправится, он меня точно бросит. У него сейчас в любовницах одна моделька недоделанная… Если она ему родит… Ох… Вряд ли, конечно, у него детей 15 лет не было, Галя — первая и единственная, но чем чёрт не шутит… В общем, мы уже всё перепробовали, а ей всё хуже становится — терять нечего. Если и у тебя не получится…

— А если получится?