Евгения Грановская - Иероглиф смерти

Они продолжили путь, прошли по коридору мимо крошечной часовни, устроенной прямо в коридорной нише, и остановились возле еще одной железной двери.

– Давайте заглянем туда на секунду, – сказал Вострецов, – надо кое-что проконтролировать.

Мария не возражала. Директор распахнул дверь, и они вошли в мрачноватую комнату с огромной блестящей печью. За небольшим столиком, расположенным в дальнем от печи углу комнаты, сидел встрепанный молодой человек. На столике перед ним стояла чекушка водки и блюдце с нарезанной колбасой. Завидев начальника, молодой человек быстро набросил на стол куртку. Впрочем, недостаточно быстро.

– Василий, ты опять? – гневно спросил директор.

– Илья Игнатьевич, всего пятьдесят грамм, – жалобно проговорил молодой человек. – Полечиться после вчерашнего.

Вострецов протянул пухлую руку:

– Дай сюда!

Парень вздохнул, убрал со стола куртку, взял ополовиненную чекушку и протянул ее начальнику. Тот взял бутылку и сунул ее в карман брюк.

– И чтобы я этого больше не видел, – грозно сказал он.

– Не увидите, Илья Игнатьевич, – пообещал молодой человек.

Директор взглянул на табло с желтыми цифрами, расположенное справа от стены.

– Как техника? – спросил он. – Проблем нет?

– Нет, Илья Игнатьевич, все в порядке.

– Ну и славно. – Вострецов посмотрел на Машу и указал ей рукой на табло: – Видите, температура внутри печи – восемьсот девяносто пять градусов!

Сказал он это не без гордости, словно сам раздувал в печи огонь. Однако Машу удивило не это.

– Вы хотите сказать, что сейчас внутри печи кто-то есть? – недоверчиво произнесла она.

– Василий, покажи! – распорядился директор.

Парень подошел к печи, ловко отодвинул засов и сдвинул железный щиток. Маша увидела стеклянное окошко, в котором бушевало пламя. Она отвела взгляд.

– И чтобы на рабочем месте – ни-ни! – напутствовал парня Вострецов, выслушал в ответ еще одно клятвенное заверение, кивнул и вывел Машу в коридор.

Вскоре они пришли наконец в кабинет. Обставлен он был странно и громоздко. Столики, кресла, банкетки, полки и шкафы, забитые яркими и безвкусными ритуальными сувенирами, – от всего этого рябило в глазах.

– Присаживайтесь, Мария Александровна, – сказал Вострецов, указав ей на кресло, обитое черной кожей с красной окантовкой.

Маша села, чувствуя себя так, будто садится в комфортабельный гроб. Директор достал из кармана чекушку водки и швырнул ее в мусорную корзину, затем сел в кресло напротив.

– Тяжелая у вас работа, – сказала Мария.

– Вы думаете? – Он пожал плечами. – Меня она не тяготит. Одна беда – полная эклектика по части ритуалов. Никак не удается выработать единый стандарт. Вот и приходится каждый раз выдумывать велосипед.

– А разве стандартов кремации не существует? – удивилась Маша.

Он покачал лысоватой головой:

– В нашей стране – нет. Ни стандартов кремации, ни стандартов захоронения. Семьдесят лет советской власти сильно повлияли на похоронные ритуалы. Религию отменили, а взамен так ничего толкового и не придумали. Теперь сколько семей – столько и ритуалов. Нет объединяющего начала, как это было когда-то у наших прабабушек и прадедушек. Никто толком не знает, как надо хоронить, все питаются какими-то слухами, домыслами и предположениями. И это не может не огорчать.

Директор вздохнул, а потом вдруг спросил:

– Знаете, о чем я мечтаю?

– О чем?

– О том, чтобы люди избавились от предрассудков.

– От каких предрассудков? – не поняла Маша.

– От всяческих. Вы, например, знаете, что в деревнях, перед тем как похоронить покойника, мыло, которым его обмывали, разрезают на кусочки? А во время траурной процессии метут метлами дорогу, чтобы душа покойного не нашла дорогу домой!

– Жуть какая.

– Вот и я о том же. Все эти предрассудки…

– Илья Игнатьевич, – мягко перебила Маша, – вы простите, но у меня не очень много времени.

– Да-да, понимаю. – Директор откинулся на спинку кресла. – Итак, о чем вы хотели со мной поговорить?

– Я хотела бы узнать об одной вашей… клиентке.

Слово «клиентка» пришло Марии в голову непреднамеренно, и она тут же почувствовала себя глупо, однако директора это ничуть не смутило.

– Имя, фамилия, дата кремации? – деловито уточнил он, повернувшись на вертящемся кресле к черному стеллажу с толстыми папками.

– Двенадцатое ноября прошлого года. Имя – Эльза Маратовна Багирова.

Директор выбрал нужную папку, снял ее со стеллажа, взгромоздил себе на колени, раскрыл и принялся листать.

– Сейчас поищем ваш фитилек…

Мария озадаченно приподняла бровь:

– Не поняла.

– Фитилек, – повторил Вострецов, не отрывая взгляда от папки. – Так мы называем наших клиентов. Что-то вроде профессионального жаргона.

Машу передернуло.

– Оказывается, у работников крематория тоже есть чувство юмора?

– А куда ж без него? Без него никуда. Ага, вот, нашел. Кремацию производил Вася Каткевич. – Директор поднял на Машу взгляд. – Вы его сегодня уже видели.

– Тот парень с чекушкой?

– Да.

– Могу я с ним побеседовать?

Директор улыбнулся:

– Да без проблем. Сейчас я его вызову.

– Можно я поговорю с ним наедине?

– Наедине? Да легко.

Пять минут спустя Василий Каткевич сидел в кабинете начальника, в его вертящемся кресле, а сам Илья Игнатьевич удалился по делам.

Маша решила не тратить время на долгое вступление и сразу перешла к делу:

– Василий, год назад вы кремировали тело девушки по имени Эльза Багирова.

Парень, сидевший напротив, посмотрел на Машу исподлобья.

– Я много кого кремировал, – сказал он. – Хотите, чтобы я запомнил всех?

– Эту вы должны были запомнить.

– Это почему же?

Мария пошла ва-банк.

– Потому что в тот день случилось чрезвычайное происшествие, – отчеканила она, пристально глядя парню в глаза. – И вы не стали докладывать о нем директору. Если вы сейчас подробно мне обо всем расскажете, я тоже ничего ему не скажу.

Некоторое время парень сидел неподвижно, словно громом пораженный. Потом зашевелился, промычал что-то невразумительное, после чего нагнулся вдруг к мусорной корзине, достал ополовиненную чекушку, свинтил крышку и приложился к горлышку.

Сделав пару глотков, он отнял бутылку от губ, вытер рот рукавом и сказал:

– Уф-ф… – Потом посмотрел на Марию хмурым взглядом и проговорил с угрюмой усмешкой: – Надо же… Значит, все-таки пронюхали. Если хотите знать, я ни в чем не виноват. Я не сторож и не охранник. Мое дело тихое и мирное – сжигать людей.

– Звучит неплохо. Итак, что произошло с телом Эльзы Багировой?

Парень хотел снова приложиться к бутылке, но передумал.

– Оно пропало из бальзаматорской за четыре часа до кремации.