Сергей Зеленков - № 3

Мы с Асей переглянулись. Ася бледна была, думаю, если б не помада, то и губы ее были бы цвета яичной скорлупы. Предположил, что я выгляжу не лучше, меня еще и озноб бил, усилился…

– Так, ладна, – успокоилась Алексеевна, видимо заметила, что мы напуганы, заговорила почти ласково, – Прабачайце, дзетачкі, што я так адразу на вас накінулася, напужала. За вас жа хвалююся!.. Можа супу вам наліць курынага, га? Учора зварыла, будзеце? 110 110 Так, ладно,… …Извиняйте, деточки, что я так сразу на вас накинулась, напугала. За вас же волнуюсь!.. Может супа вам налить куриного, а? Вчера сварила, будете?

– Нет-нет, – почти хором запротестовали мы.

– Ну як хочаце… Чайку тады, можа, га? 111 111 Ну как хотите… Чайку́ тогда, может, а?

На чай мы согласились…

Я обхватил руками горячую кружку, грел руки, сильно трясло. Ася принялась расспрашивать Алексеевну, вооружившись своим блокнотом (у нее он тоже был, оказывается) и ручкой, что-то помечая.

Выяснили, что Алексеевна не такая уж и старая, по сравнению с Трофимовной – на целых десять лет моложе. В общем, родилась она в сороковом, в Курганах. Войну, естественно, не помнила; в двадцать два года вышла замуж за мужичка из Спаси, переехала к нему примерно в шестьдесят втором, четырех детей родила – трех девочек, и одного мальчика.

– Я добра памятаю, – перешла она быстро сама к интересующей нас теме, – У мяне Кірылка нарадзіўся ў маі шэсцьдзесят сёмага, у тым жа годзе і Дашка, дачка Анісімава, знікла… 112 112 Я хорошо помню,… …У меня Кирилка в мае шестьдесят седьмого родился, в том же году и Дашка, дочка Анисима, пропала…

…Пропала Дарья осенью шестьдесят седьмого года. Долго, всей деревней ее искали, всю округу обошли, в том числе и милиция привлечена была. Больше недели все на ушах стояли, и дальше продолжали бы искать, если бы у Анисима крышу не снесло в определенный момент окончательно: в один из вечеров он вооружился каким-то металлическим прутом – и пошел по деревне колотить по заборам и калиткам соседей…

– Хадзіў, біў і крычаў: «Калі дачка мая праз тры дні ня вернецца, ці калі вы яе мне ня верніце самі, бо яна памерла, тады кожны, у каго хуй працоўны, у могілку за дзевяць гадоў ляжыць! А як ляжыць – будзе ў мяне, як у турме». Добра я гэтае памятаю, можа ня слова ў слова, але амаль так ён казаў, менавіта, пра «працоўны» ён казаў, і пра турму нешта такое гучала, амаль так, толькі што па руску, не на мове – ён чыста па руску размаўляў, як вы, только трошачкі окаў неяк… 113 113 Ходил, бил и кричал: «Если дочка моя через три дня не вернется, или если вы ее мне не вернете сами, или она умерла, тогда каждый, у кого хуй рабочий, в могилу за девять лет ляжет! А как ляжет – будет у меня как в тюрьме» Хорошо это помню, может и не слово в слово, однако почти так он и говорил, именно, про «рабочий» он говорил, и про тюрьму что-то звучало, почти так, только что по-русски, не на мове – он чисто по-русски разговаривал, как вы, только немножечко окал как-то…

В общем, восприняли это деревенские так, как будто Анисим таким образом грозился соседей проклясть. Ну они и перестали в поисках участвовать. В принципе, и людей понять можно: они помочь пытаются, а им угрожают, оскорбляют, матерят…

– А Трофимовна нам говорила, что многие думали, будто бы Анисим сам Тишку повесил… – решила уточнить Ася.

– Не, адразу ніхто так не думаў, – пояснила Алексеевна, – Гэта ўжо потым, некаторыя так вырашылі. Цішка ж з Дашкай таксама круціў, а Анісім супраць быў. Гаварылі, неяк, што Анісім дачку сваю жанчынай сам зрабіў, ды жыў з ёй, як з жонкай. І сапраўды, яны рэдка калі за двор выходзілі, але ж бывала часам; амаль заўсёды разам; і многія бачылі, што Анісім дачку сваю неяк, то за ляшку прыхвоціць, то за грудзі, то яшчэ што; а ён жа, як жонка ягоная памёрла пры родах, нейкі странны зрабіўся, дый усё гэтае разам, вось гаворка і пайшла. Некаторыя казалі, што і яшчэ нешта бачылі, але ім верыць… Я, напрыклад, ня верыла ў гэтае… Дык вось, калі Цішку харанілі, Анісім хадзіў, ды ўсім казаў: «Ага, сам сабе здаў Цішка. Ён, значыцца, вінаваты, што дачка мая знікла, ці ведаў нешта пра тое, што з ёй здарылася». Можа хто і вырашыў тады, што Анісім дачку сваю к Цішку прыраўнаваў ды забіў, а потым і самога Цішку. Ды яшчэ ж і міліцыя тады прыязджала, усіх апрошвала, у тым ліку і Анісіма; тады шмат хто вырашыў, што Анісіма падазраюць… Не, што наконт мяне, то я ня веру, што гэта Анісім і дачку, і Цішку забіў… Ня ведаю, можа і так, але ня веру… 114 114 Не, сразу никто так не думал,… …Это уже потом, некоторые так решили. Тишка же с Дашкой тоже крутил, а Анисим против был. Говорили, как-то, что Анисим дочку свою женщиной сам сделал, да жил с ней, как с женой. И на самом деле, они редко когда за двор выходили, однако же бывало иногда, почти всегда вместе, и многие видели, что Анисим дочку свою как-то, то за ляжку, прихватит, то за груди, то еще что; а он же, как жена его померла при родах, какой-то странный сделался, да все это вместе, вот слухи и пошли. Некоторые говорили, что и еще что-то видели, но им верить… Я, например, не верю в это… Так вот, когда Тишку хоронили, Анисим ходил, да всем говорил: «Ага, сам себя сдал, Тишка. Он, значит, виноват, что моя дочка пропала, или знал что-то, что с ней случилось». Может, кто и решил тогда, что Анисим дочь свою к Тишке приревновал да убил, а потом и самого Тишку. Так еще ж и милиция тогда приезжала, всех опрашивала, в том числе и Анисима; тогда много кто подумал, что Анисима подозревают… Не, что касается меня, то я не верю, что это Анисим и дочку, и Тишку убил… Не знаю, может и так, но не верю

Мы были растеряны. Я так уже с трудом понимал, о чем старушка рассказывала: во-первых, путано она это делала, во-вторых, я уже сообразил, что заболеваю, и озноб мой не от недосыпания, а от поднимающейся температуры; разболелась голова, сердце начало колотиться, в ушах звенело, временами я на несколько мгновений словно выпадал из сознания. И Ася это заметила, с испугом поглядывала в мою сторону. Вдруг, она начала мне подмигивать, прикладывать два пальца к губам, как бы изображая процесс курения, кивать в сторону двери. Каким-то чудом я сообразил, что она хочет, хоть и не сразу…

– Я на улицу выйду, покурю, – сообщил я, дрожащим голосом, рот онемел, язык еле ворочался. Кое-как встал, шатаясь, побрел, ноги будто бы пружинили, плохо подчинялись.

– Я тоже, подожди меня! – крикнула Ася, выскочила за мной…

Вышел, трясущимися руками вынул сигарету из пачки, всунул в рот, с трудом поймал пламя зажигалки.

– Что случилось? – испуганным шепотом спросила Ася.

– Ничего, – ответил я, содрогаясь всем телом, – Нездоровится.

– Что беспокоит?

– Не знаю, вроде как температура поднимается, и недоспал… – заплетающимся языком чуть выговорил я, стараясь как можно естественнее это произнести.