ДИКИЙ НОСОК - Расходный материал

«Да она выглядит старше меня и намного хуже,» – с некоторым удовлетворением заметила Старуха. Она стояла рядом с Надеждой на остановке и, прикрываясь зонтом, украдкой разглядывала ту. Поначалу боялась быть узнанной, но ведь столько лет прошло, не счесть. Но внешность еще не все, пусть они обе и изменились до неузнаваемости, есть еще голос, жесты, мимика. Человека можно признать и по такой малости даже спустя десятилетия. Старуха была осторожна.

Когда она видела родственницу последний раз, та была молода – совсем девчонка. Да и она была молода, а уж как хороша, точно картинка из заграничного журнала. Надежда была сущей простофилей. Старуха таскалась за ней уже некоторое время, а та, погруженная в себя, ничего вокруг не замечала. Родственница моталась между работой, домом и поликлиникой, где собирала документы для госпитализации. Надежда умирала – медленно, но верно. Чтобы выяснить это, всего то пришлось свести взаимовыгодное знакомство с участковой медсестрой. Хоть в этом Старухе подфартило. Оставалось просто подождать. А уж это она умела.

Работала Надежда в придорожном кафе на кухне. Туда Старуха не совалась. Основными посетителями кафе были водители – дальнобойщики, поэтому ее присутствие было бы сродни появлению павлина в курятнике. Жила она на съемной квартире. И была одна, совсем одна. Хотя Старуха точно знала, что у Надежды есть дочь. И её следовало обязательно найти. Нельзя потерять эту нить, ведь она осталась единственной кровной линией, о которой Старуха знала. Это её ключ к здоровью, красоте, долголетию и сытой жизни. И, конечно, к мужчинам.

А уж как она их любила! Казалось, только ими и дышала: их восхищенными, ласкающими, ненасытными, страдающими, томящимися, страстными взглядами; безмолвным вопросом в глазах; безрассудством и готовностью свернуть горы ради её благосклонности. Ах этот трепет в груди, который она ощущала, ловя заинтересованный взгляд незнакомца, и чувство триумфа после того, как он присоединялся к сонму ее обожателей. Как давно! Как давно она не ощущала этого живительного чувства. Засохла, увяла, словно забытый букет. Ничего Старуха так не жаждала, как вернуть былой блеск красоты и роскошь молодости. Даже материальный достаток отходил на второй план. Хотя и здесь её ресурсы были почти на исходе.

Старуха уже давно сидела на голодном пайке. Еще никогда ей не приходилось так тяжко. Быть такой как все: пахать, крутиться, выживать, стареть, дряхлеть, терять красоту. Как всякая красавица, эту потерю она воспринимала особенно болезненно. Некогда наливные румяные щечки сползли вниз, обвиснув уродливыми брылями, будто у бульдога; высокий белоснежный лоб потрескался на части, разделенные глубокими морщинами; нежная кожа покрылась сеткой трещин, словно старая картина; дряблая кожа под подбородком висела, точно зоб у пеликана, полный пойманной рыбы. Волосы редели, заставляя стричься все короче, фигура расплывалась, словно сдобная булочка в печи, на ногах выступили уродливые синие клубки вен. Как же Старуха ненавидела все это! Каждый взгляд в зеркало ранил, будто острый нож.

Наконец, после многомесячного ожидания, Надежда оказалась в больнице, чтобы уже никогда оттуда не выйти. Старуха в нетерпении потирала руки. И вдруг такой удар. Кто бы мог ожидать от этой заморенной курицы такого коварства? Завещать свой прах дочери, да нанять адвокатов, чтобы проследили за этим. Старуха была вне себя. Впору было выть и бросаться на стену. Она и выла. Бесценное сокровище ускользнуло у нее из рук в последний момент, точно вода сквозь пальцы. Совершенно растерявшаяся поначалу, Старуха все же вовремя сообразила, что юридическая фирма, а точнее тот эмоционально-стерильный молодой человек, который увел у нее из-под носа урну с прахом родственницы, приведет ее к дочери Надежды. Так и случилось.

Найдя и дочь Нади и даже её внучку, Старуха воспряла духом. Это было даже лучше, чем она надеялась. Род продолжился. Это была надежда на будущее. Её будущее – счастливое и безоблачное. Правда, здесь на смертельную болезнь рассчитывать не приходилось. Тут придется запачкать ручки и поработать самой.

***

Маша устала бояться. Прошла неделя, вторая, третья. Ничего не происходило. Маша существовала, точно паровозик на детской железной дороге, не сходя с рельсов: дом, работа, магазин, детский сад и снова дом. Порой паровозик заезжал в депо – холостяцкую квартиру Миши на тех. осмотр, однажды даже заехал на большую, шумную, сияющую огнями станцию, сходив с Лизой в цирк. Но интерес у Маши пропал ко всему, включая секс и развлечения.

31-го января стат. управление стояло на ушах. У большой начальницы был день рождения. Свое участие в этом мероприятии Маша предполагала ограничить своевременной сдачей денег на цветы и подарок и незаметном присутствии где-нибудь в задних рядах во время поздравления.

С самого утра в учреждение потянулась вереница поздравляющих. Начальники, сопоставимые по должности и мании величия с именинницей, заваливались напрямую, без предварительного звонка. Вышестоящие ограничивались звонком, поэтому без телефона в этот день директрисе и пописать было не сходить. Подчиненные толпились в приемной, ожидая благоприятного момента. Свободное окошко у именинницы выдалось лишь ближе к обеду, когда они, наконец, были приглашены в кабинет на бокал шампанского с конфетами. Засидевшаяся в девках секретарша, не вызывавшая у мужчин интереса по причине своей редкой язвительности и беспримерной костлявости, раскраснелась, носясь туда-сюда с бутылками (полными в кабинет и пустыми обратно), коробками конфет и упаковками пластиковых стаканчиков, и в оживлении своем казалась почти хорошенькой.

Затерявшись за спинами более ретивых сослуживиц, Маша потягивала шампанское и исподволь посматривала на окружающих. На подобных сборищах она всегда чувствовала себя неуютно. Все эти приторно-сладкие речи, лживые улыбки, шаблонные тосты. «Это лишний раз доказывает, что не выйдет из меня начальника. Меня от всей этой показухи просто тошнит,» – размышляла она, подставляя стаканчик под новую порцию шампанского.

Полная холеная рука со свежим, ярким маникюром, чуть тронутая старческой «гречкой» уверенно наклонила бутылку толстого зеленого стекла над Машиным стаканчиком. Шампанское запузырилось, заискрилось, образовав угрожающий слой пены. Горлышко бутылки чуть приподнялось, ожидая момента, когда пена осядет и можно будет долить стаканчик до краев. А Маша будто приросла взглядом к держащей бутылку руке, на среднем пальце которой поблескивало кольцо: массивное, с первого взгляда видно – старинное, виноградной лозой обвивающее палец. Точь-в-точь такой лозой, как на броши, все еще лежащей в коробке на Машином подоконнике. Маша подняла глаза. Бойкая техничка Татьяна, нарядная по торжественному случаю в элегантную шелковую блузку вместо обычного халата, улыбнулась ей в ответ и наполнила стаканчик до краев. Ответная улыбка приклеилась к Машиному лицу клоунской гримасой, да так и оставалась там, пока она возвращалась к себе в кабинет, пытаясь осознать увиденное.