АНАТОЛИЙ ГОЛОВКОВ - Победившие не вернутся

– А мне бы хотелось наоборот, убраться из Вены куда подальше, – сказал Гардаш.

Морж задумался, покусывая усы.

– Может быть, в Баден? Но он точно уже кишит шпионами. Он и раньше кишел. В Зальцбург, на родину Моцарта? Но это слишком близко от Вены… Погодите, я знаю, что вам подойдет. Грац, земля Штирия. Город зеленый, тихий, почти за двести километров отсюда. У вас есть деньги?

– На первое время хватит.

– Тогда вам сам черт не страшен.

– Даже если это чеки?

– Христос с вами, Александр! Немедленно ступайте в банк и обналичьте! С этой войной инфляции не миновать. А потом садитесь в поезд, и часика через три будете на месте.

Морж написал адрес, сказав, что в полицейском участке Гардаш сможет найти майора Шлоссера. Это его друг детства. Он поможет Александру устроиться на новом месте.

– Я ваш должник! – воскликнул Гардаш, пряча листок в карман. – Чем я могу отблагодарить вас?

Брандмейстер ухмыльнулся.

– Если меня отправят на фронт, и я попаду в плен к русским…

– К русским? – перебил его Гардаш, встрепенувшись.

– А что вас удивляет? Николай не упустит случая ввязаться и в эту войну. Мы же, кажется, обидели ваших братьев-сербов? Так вот попросите своих русских, чтобы меня в плену не били по спине. Радикулит. Из-за лишнего веса. – Морж расхохотался и хлопнул Гардаша по плечу так сильно, что он едва не присел.

В тот же день вечером Шлоссер привел Гардаша на окраину Граца, где на отшибе стоял мрачноватый дом. Рекомендация Моржа сыграла решающую роль. Он пристроил гостя в дом своей тетушки, который после ее смерти пустовал.

Гардашу показалось, что в комнатах сыровато, но Шлоссер объяснил, что в сарае запас дров и угля, в гостиной есть камин, а на кухне печка. И он попросит, чтобы Гардашу каждое утро приносили свежее молоко и яйца.

И покатились дни, похожие один на другой. Жаркое лето сменили умеренные декады августа, настал сентябрь, а за ним прозрачный октябрь.

Днем Гардаш возился в саду, пытаясь расчистить его от лопухов и прочей растительности, валялся в гамаке, надвинув на глаза шляпу. Вечерами, роясь в книгах, отыскивал в библиотеке авантюрный роман, отпечатанный готическим шрифтом, читал до полуночи под зеленым абажуром.

Его родина сражалась со страной, в которой он укрылся. О новостях с фронтов Гардаш узнавал из газеты, которую всякое утро бросал на крыльцо мальчишка-велосипедист.

В погребе тетушки он нашел не меньше сотни бутылок вина. Крестьяне дешево продавали еду. Все было хорошо, кроме одного: рядом не было Кати.

В Граце до него никому не было дела. Но из-за венских приключений Гардаш предпочитал жить скрытно и лишний раз в городе не показывался. Только иногда ходил на почту, где получал от Кати письма.

Письма казались контрастом по сравнению с жизнью Гардаша. Матери не помогло лечение в Ялте, она скончалась, и Катя жила с отцом. В Петербурге патриотизм народа, который горячо откликнулся на призывы государя раздавить врага, сменился унынием: с фронта приходили неважные новости, госпитали наполнились ранеными, ощущалась нехватка продуктов, Петербург из-за тотальной ненависти к немцам переименовали в Петроград.

Катя рвалась к Гардашу, строила планы один смелее другого, но поездка была рискованной, и отец удерживал ее. Пробираться к мужу с русским паспортом через враждебные страны – нечего было и думать. У Кати созрела идея отправиться по поддельному паспорту гражданки Швейцарии. В те годы в Петрограде можно было купить любой документ. Эта идея показалась Гардашу реальной, и он ждал условной телеграммы.

Морж оказался прав, на самом деле, в Штирии было спокойно, безмятежно, как внутри сказки, и не верилось, что на полях Европы шла война.

К заветной шкатулке, спрятанной в доме тетушки, Гардаш не прикасался, чтобы не навлечь на себя новые беды. Его будило тарахтение, которое напоминало сенокосилку. Александр чертыхался, накрывал голову подушкой и снова пытался заснуть.

Однажды затарахтело над головой.

Гардаш выскочил в одном исподнем и увидел, как над домом медленно пролетает аэроплан ядовито-желтого цвета. В кабине гордо сидел пилот в шлеме и во всем кожаном, в зубах торчала сигара. Он приветливо помахал Гардашу рукой в перчатке. Александр в ответ хотел пригрозить кулаком, но раздумал и тоже помахал.

Едва аэроплан скрылся за деревьями, раздался громкий треск.

– Проклятье! – воскликнул Гардаш и побежал в заросли.

На траве валялись отвалившиеся крылья, чуть поодаль в кустах лежал корпус аэроплана, а шагах в двадцати висел на дереве летчик, который зацепился за сук. Он попросил Александра снять его, и Гардаш стал прикидывать, с какой стороны лучше забраться на дерево.

Сук обломился, и пилот рухнул.

– Позвольте представиться, – весело сказал он Гардашу, – барон Бруно фон Вебер. – И потерял сознание.

Бруно очнулся на кушетке у Александра, куда тот принес на плече, как жертвенного барана. От него разило спиртным. Гардаш едва успел стащить с Вебера сапоги, левая нога распухала на глазах, – то ли вывих, то ли трещина, то ли перелом. Гардаш привязал дощечку, чтобы зафиксировать голень, и побежал за врачом.

На этом, как ему думалось, воздушные приключения закончились.

Однако не прошло и двух недель, как под окнами раздалось кваканье автомобильной груши. Сначала из машины вынесли на руках самого Вебера, пересадив в инвалидное кресло, затем выгрузили пару корзин для пикника, накрытых крахмальными салфетками, и ящик. Автомобиль укатил, оставляя за собой тучи пыли.

– Приветствую вас, мой друг! – закричал из кресла Бруно в своей манере орать по каждому поводу. Он подкатился к крыльцу. – Не ожидали? Сюрприз, сюрприз!

В корзинах лежали деликатесы – от нежнейшей ветчины и слезных сыров до грудинки и копченых колбас, салаты, приправленные тыквенным маслом, гордостью Штирии, теплые булочки с маком и тмином. А в ящике – дюжина превосходного «Шильхервейна», черного вина от редкого винограда Блауер Вильдбахер с горьковатым и пряным вкусом.

После третьей бутылки они насытились и пили кофе – приготовленный бароном венский меланж.

Отцу Бруно принадлежало много местных земель, пошивочные мастерские, винокурня и сыродельня. Он пытался и сына приобщить к бизнесу, но Бруно был равнодушен к добыче денег, он предпочитал их тратить. Главным образом, на авиацию.

Сначала клеил модели дирижаблей и воздушных шаров, потом увлекся самолетами, имея лишь самые общие представления об аэродинамике и механике.

И поэтому когда очередной его аэроплан появлялся над холмами Граца, пастухи угоняли животных, матери прятали детей, кошки и собаки разбегались сами, даже муравьи поднимали панику. Крылатое сооружение барона могло рухнуть где угодно, когда угодно и на кого угодно. И периодически оно падало. То на коровник, то на чужой огород, то, в лучшем случае, на стог сена.