Александр Холин - Последыш

Правда, избавить Феодосию Прокопиевну от ущербного страха перед замужеством Шурочка никак не могла, даже если бы очень хотела, потому что в разные времена женщины, видимо, по-разному воспринимали эту важную веху, то есть поворот жизненной ситуации. Вроде бы, завидный муж, который даст молодой жене определённое положение в обществе, не должен вселять в девичью грудь никакого страха. Счастливое будущее сулило много радости и тепла, так откуда же такой патологический страх и слёзы?

Признаться, Иннокентий Васильевич ни на одну секунду за короткое время их семейного счастья не доставлял своей половинке ничуточки беспокойства, не говоря уже о горьких рыданиях. И Шура терялась в догадках о причинах девичьей боязни. Только она даже предположить не могла, что существующий тогда на Руси домострой с малых лет превращает человека в личность, заставляет довольно трезво мыслить и анализировать происходящее. Недаром женщина в доме всегда была настоящей хозяйкой в любом слое общества, поэтому называли эту хозяйку чаще всего берегиней.

Ведь из благополучия семьи лепится истинное счастье. А из великого множества благополучных семей составляется могучее и нерушимое государство. Если во всех слоях общества существует взаимопонимание, которому учил домострой с малых лет, то внутренних раздоров в царстве никогда не случится. Этого просто не было в обществе, которое ныне величают старообрядчеством.

Только Шурочке про свою двойняшку было известно довольно мало. То есть она знала о болярыне Морозовой, как о личности, которую побаивался сам царь Алексей Михайлович, но подробнее познакомиться с судьбой женщины, оказавшейся её двойняшкой, у Шуры не хватило времени, и она дала себе слово окунуться в историю, прежде чем в очередной раз поселиться зайцем-безбилетником в теле Феодосии Прокопиевны.

Тем временем карета промчалась по нешироким улицам Москвы, и возница натянул вожжи у палат болярина Соковнина. Феодосия Прокопиевна и Аннушка отправились на женскую половину дома, а Шурочке пришлось возвращаться в покинутое будущее, поскольку период пребывания на этот раз у неё уже закончился.

Оказавшись в своей квартире, она в первую очередь отправилась на кухню, залезла в холодильник и принялась готовить себе небольшой перекус, потому как проголодалась за время своих необычных путешествий. Ещё Александр Васильевич Суворов как-то раз обронил, что не только отдельным солдатом, но и целой армией всегда управляет желудок. Шура ничем не отличалась от голодного солдата, поэтому принялась уничтожать за обе щеки то, что было в холодильнике.

Отрезав кусочек сыра «Тильзитер», хозяйка поняла, что еда так соскучилось по ней, что не вытерпела и чуть-чуть заплесневела.

– Ладно, – успокоила она сама себя. – Ладно, будем считать, что это специальная сырная плесень. Значит, с отваренными макаронами он пойдёт за милую душу. Надо только мелко настругать.

И правда, еда получилась не как в лучших ресторанах Лондона и Парижа, но ничуть не хуже. Во всяком случае, это позволяло заняться архивными поисками документов ХVII века. Шура отлично помнила наставления Иннокентия Васильевича и не собиралась окунаться в «инет», чтобы ознакомиться с «верными» архивными документами, давно переписанными государственными архивариусами.

Прежде всего, она отправилась в доставшуюся ей по наследству библиотеку. По каталогу ей довольно быстро удалось найти замечания летописца А.И. Мазунина «Возможный автор Повести о боляроне Морозовой» и прилагаемые к сему труду замечания.

Шурочка несказанно обрадовалась, потому что ХVII век был в истории Государства Российского самым туманным, смутным и непонятным. О самой болярыне Морозовой девушка помнила ещё со школьной скамьи, но тогда весь исторический цикл сводился на картину художника Серова. Дескать, появились на Руси какие-то раскольники, опозорившие Православную церковь. Кто ж знал, что одним из Шурочкиных двойников окажется та самая болярыня Морозова, которая со времён своего противостояния царю Алексею Михайловичу Тишайшему стала притчей во языцех. Тем более, что старец Перун просил обратить особое внимание на эту личность, а что болярыня была личностью – Шура даже не сомневалась. Но чтобы быть во всеоружии, необходимо ознакомиться с историей. Во всяком случае, с теми фактами, которые занесены на бумагу, а правда это или нет – время покажет.

«В старообрядческой литературе с конца ХVII и до ХХI века большое распространение имело «Сказание о чести о доблести и мужестве и изящно свидетельство о трепетно душнем страдании болярыни Феодосии Прокопиевны и сестры ея княгини Евдокии и третия их соузницы Марии»…

Прочитав первые строки, Шурочка удивилась изложению. Ведь она успела уже побывать в теле двойняшки, но таких изысканных речевых вывертов пока не заметила. Хотя… хотя речь болярыни, её служанки Анны и батюшки были немного странны, только без таких вот словесных вывертов. Скорее всего, особенным письмоизложением баловались российские писцы. Видимо, в те времена так было положено – изложить летописный материал так, чтобы и самому неведомо было, что написано.

«В этой повести раскрывается одна из ярких страниц в истории старообрядчества второй половины ХVII века. Боярыня Феодосия Прокопиевна Морозова (в иночестве – Феодора) была женою Глеба Ивановича Морозова, одного из первых бояр Алексея Михайловича и родного брата знаменитого царского «дядьки» Бориса Морозова. Отец её Прокопий Фёдорович Соковнин состоял в родстве с царицей Марией Ильиничной. И он сам в чине окольничего, и его сыновья Фёдор и Алексей служили при дворе сначала в чине стольника, а затем думного дворянина и окольничего. Но один из самых влиятельных на Руси Борис Морозов умер в 1662 году бездетным. Его вотчины наследовал младший брат Глеб Иванович, который был и сам достаточно богат. Но он умер почти одновременно со старшим братом, и единственным наследником громадного состояния оказался Иван Глебович, а на деле его мать Феодосия Прокопиевна Морозова.

Учитывая всё это – древность и честь фамилии Морозовых, родственные связи с царём и царицей, их положение в думе и при дворе, богатство и роскошь частной жизни, можно понять протопопа Аввакума, духовной дочерью которого стала Феодосия Прокопиевна. Протопоп Аввакум видел в своём чаде нечто совершенно исключительное, потому как эта женщина – чуть ли не единственная во всей русской истории, сумевшая отречься от земной славы ради Веры».

– Вот это да! – восхищённо пробормотала Шура.

Ей действительно было уже странно, почему она раньше не обращала внимания на эту историческую личность? Ведь о русских богатырях, о великих полководцах каждый ребёнок знает сызмальства, а вот подвиг православной христианки во имя Веры почему-то замалчивается. Или всё сводится к стремлению класса воров захватить власть над всем миром, научить людей беспрекословно поклоняться Мамоне, а о душе и заботиться ни к чему?