Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Те, кому не хватило места в замке, или кто был недостаточно знатен, расселились по всему Инзару. И как никогда раньше взлетели цены в трактирах и постоялых дворах. Находились и особо смекалистые горожане, готовые за определенную плату уступить приезжим уголок в собственных домах.

Замок походил на растревоженный муравейник. Шум голосов не смолкал и ночами, люди из разных уголков страны встречались здесь и неминуемо принимались обмениваться новостями и сплетнями. Элимер, который не любил излишнюю суету, старался реже появляться на людях. Он понимал, что это время нужно просто переждать: спустя несколько дней после его бракосочетания народ разъедется, праздничная горячка пойдет на спад, и желанное спокойствие вернется в столицу.

И вот — преддверие долгожданного для отерхейнцев дня.

Приставленные к Шейре женщины тщательно одели, причесали ее и постарались объяснить, что необходимо знать будущей кханне. Айсадка слушала, смысл слов вроде бы доходил до нее, но как-то медленно, будто сквозь преграду.

Она чувствовала себя скованно и неловко в странном наряде, к которому ей надлежало привыкнуть прежде, чем появиться перед народом и знатью. Тонкий венец сдавливал голову, тяжелое ожерелье душило, а серьги, кольца и браслеты напоминали оковы. Длинное платье затрудняло движения и путалось в ногах. Шейра не раз и не два наступала на подол, и женщинам понадобилось еще полдня, чтобы научить девушку правильно двигаться. Впрочем, айсадка скоро освоила эту науку, и к вечеру лишь по светлым волосам да слишком суровому для отерхейнской женщины лицу в ней удавалось различить дикарку.

— Ого! — присвистнул Видольд, когда впервые увидел ее в новом обличье. — Не думал, что айсадские девчонки могут выглядеть столь прелестно!

Шейра лишь хмуро покосилась на него, вызвав этим новую порцию насмешек.

— Эй, да ладно тебе! Сделаешься Великой Кханне, я стану называть тебя «повелительница», — он хохотнул. — А может, еще кланяться и приказы выполнять начну. Да еще и Горы Духов заимеешь. Такой плен вроде намного лучше нынешнего, а?

Она снова промолчала, только помрачнела еще больше. Видольд смягчился:

— Чего боишься-то? Не такой уж кхан страшный. Смею думать, твоя жизнь мало изменится. Вот увидишь, так и продолжишь шататься по степи и меня отвлекать, — ирония напоследок все же проскользнула в его интонации.

Обряды бракосочетания начинались в полночь и продолжались до позднего вечера, завершаясь большим шумным пиром. Ночью кхан и его будущая жена отдельно друг от друга прошли через ритуал очищения, скрытый от всех, кроме жрецов. И лишь на рассвете встретились, чтобы предстать перед народом Отерхейна.

Когда со всеми сопутствующими церемониями Шейру подвели к Элимеру, то в первое мгновение он едва ее узнал, настолько сильно одежда и украшения преобразили девушку. Красное платье с причудливой вышивкой, накидка из волчьей шкуры, витой венец, усыпанный рубинами, развеваемые ветром светлые волосы, собранные в высокий хвост, и неторопливая поступь — все это словно сделало ее на несколько лет старше. Непонятно, откуда взялась в ней скрытая до сих пор женственность. Теперь и впрямь несложно было поверить, будто Шейра — властительница народов, а не безвестная айсадка, которую выбрали предводительницей на один неудачный бой.

Шейра чувствовала себя совершенно раздавленной и больной. Кажется, так плохо ей не было, даже когда она только что попала в плен к шакалам. Тогда у нее оставалась хотя бы робкая надежда однажды вырваться на свободу. Сейчас же плен грозил затянуться до конца ее жизни. Она по-прежнему почти не замечала ничего вокруг. Непонятный и чуждый ночной обряд очищения мало запечатлелся в ее памяти, да и после, на рассвете, она видела все будто сквозь душное марево. Единственное, на что хватало воли — сохранять видимое достоинство. Ни к чему показывать, как ей страшно, горько и стыдно: шакалы не должны знать о ее слабости. Шейра смутно осознавала, что говорит какие-то заранее разученные ритуальные фразы, но совершенно не вникала в их смысл. Мелькающие лица казались одинаковыми, слова восхвалений проносились мимо. Девушка мало что различала, все походило на дурной сон, и только хищное лицо молодого кхана с горящими глазами удивительно четко выделялось среди пестрой круговерти, напоминая о том, что это — реальность. Лица, слова, опять слова, церемонии и снова лица — все смешалось в одной неутомимой пляске.

На закате в роскошно убранной зале состоялся пир, на котором присутствовали знатные люди Отерхейна и других государств. Шейра восседала рядом с кханом и каждый раз вздрагивала, когда он мимолетно, словно невзначай, касался ее руки. И снова говорились какие-то слова. Вождь что-то произносил, она поднимала кубок с вином и, кажется, даже улыбалась из последних сил в ответ на улыбки темных людей. Если ради того, чтобы ее народ вернулся в Горы Духов, ей приходится вести себя так, как, по мнению отерхейнцев, должна вести себя жена и кханне, то она будет это делать, другого не остается.

Элимер, искоса взглянув на Шейру, которая теперь, хотела она того или нет, всецело принадлежала ему, решил, что его новоявленная жена выглядит уставшей и потерянной. Кажется, у нее уже не оставалось сил изображать радость.

— Кханне утомилась, — сказал он, поднимаясь из-за тяжелого каменного стола. Шейра, к счастью, поняла, как ей следует отреагировать и готовно подала ему руку. Удивительно, как быстро и точно она усвоила то, что объясняли приставленные к ней женщины.

Люди встали из-за стола вслед за повелителем и склонили головы, провожая Великую Кханне. Шейра кивнула на прощанье и даже улыбнулась. Затем Элимер вывел ее из залы. И если бы в этот момент он заглянул в лицо айсадки, то увидел бы, как слетела с него горделивая маска и со всей откровенностью обнажились истинные чувства — тоска и усталость.

Стоило им ступить на лестницу, как словно ниоткуда появились женщины, ожидая приказаний кхана, хотя, без сомнения, и так знали, что им делать.

— Тебя проводят в новые покои, Шейра, — обратился Элимер к ней, но, кажется, она даже не расслышала его слов. — Отдыхай, — прибавил он и подал знак женщинам. Те быстро подхватили Шейру под руки и повели наверх. Она не сопротивлялась. А кхан вернулся в пиршественную залу: его роль на празднестве еще не закончилась.

Весь мир всей своей тяжестью обрушился на Шейру, когда женщины ввели ее в просторные палаты. Только теперь, скрывшись от глаз толпы, она почувствовала, как ощущение реальности вернулось к ней — и тут же об этом пожалела. Ей хотелось сейчас только одного — остаться одной и чтобы никто ее не трогал. Но и этому маленькому желанию не суждено было исполниться. Стоило закрыться двери, как три женщины окружили ее и начали верещать: