Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

— О, Великая Кханне, как ты, должно быть, счастлива!

— Ты так превосходно держалась, повелительница!

Шейра ничего не ответила, а женщины снова подхватили ее под руки и подвели к большому бронзовому зеркалу. Она чувствовала себя не в состоянии о чем-то спрашивать или как-то интересоваться дальнейшей судьбой, а потому апатично и вяло позволила женщинам произвести все необходимые действия.

Сначала с нее сняли украшения и платье — дышать сразу стало легче. Потом Шейру узкими коридорами отвели вниз, в имперские бани, там усадили на чуть нагретые камни возле чаши с водой и аккуратными движениями принялись мыть ее волосы и тело. Шейра почти задремала: мягкий свет, звук льющейся воды, влажный теплый пар заставили расслабиться и даже немного успокоиться. Затем, разомлевшую, ее попросили подняться, завернули в широкое льняное покрывало и снова увели наверх, в покои. Там айсадку начало убаюкивать мерное бормотание самой старшей женщины, которая расчесывала ей волосы. Другие в это время натирали ее тело какими-то пахучими маслами. Глаза Шейры закрылись почти против воли и, несомненно, она скоро провалилась бы в неспокойный сон, если бы одна из женщин не заметила ее состояния.

— О, Великая Кханне, — протянула она сочувственно, — должно быть, ты очень утомилась, но спать нельзя. Ведь этой ночью тебе предстоит встретиться со своим повелителем!

Шейра моментально распахнула глаза и вздрогнула. Как же у нее могло вылететь из головы, что еще ничего не закончилось? Ей захотелось расплакаться. Но нельзя. Нельзя. Не при них. Не при этих шакальих женщинах.

А те по-своему поняли ее реакцию:

— Ну вот, ты сразу оживилась, — хихикнула одна.

— Конечно, ведь это будет первая ночь с Великим Кханом. Самая счастливая, — вторила другая, и для Шейры слова ее прозвучали издевкой. Ей захотелось пронзительно завизжать и впиться ногтями, расцарапать, располосовать эти тупые угодливые физиономии, но она только помрачнела еще больше.

— Слушай, — внезапно посерьезневшим голосом обратилась к айсадке старшая из женщин, не переставая расчесывать ей волосы, — я должна объяснить, как в эту ночь следует себя вести. Это очень важно, моя Кханне. Ты не из Отерхейна, а потому незнакома с обрядами первой ночи. Но для начала возьми, выпей это, — женщина протянула Шейре крошечную бутыль. — Тебя это сразу взбодрит, усталость пройдет, сон отпустит.

Шейра послушно вынула из рук женщины бутылек и, припав к горлышку, выпила. Какая разница, что там? Лишь бы от нее отстали! Но вскоре она поняла, что женщина сказала правду. Исчезла тяжесть и голова прояснилась.

Та довольно крякнула:

— Вот, теперь я вижу: ты готова меня слушать, моя Кханне, — и немного помолчала, подбирая слова:

— Запомни, ты теперь повелительница для всех, но — покорная служанка Великого Кхана. Ныне только его слово для тебя закон. Ведь вся империя смотрит на тебя, ты должна показывать хороший пример остальным женам этой страны. Я не знаю, как было в тех краях, откуда ты родом, но здесь — Отерхейн. Ты никогда не должна перечить своему мужу. Ты должна предугадывать и выполнять все его желания. Повелитель не должен раздражаться из-за непослушания собственной жены, ведь у него есть гораздо более серьезные поводы для беспокойства. Тебе ни в коем случае не позволено выражать недовольство, когда тебя наказывают, а если провинишься, то следует, преклонив колени, молить о прощении. Если будешь послушной и тихой женой, то муж твой всегда будет с тобой добр и ласков.

Дальше Шейра уже плохо разбирала, что ей говорили. Она успела похолодеть уже от одного вступления. Уродливая страна с уродливыми обычаями! Но следующая же фраза, произнесенная женщиной, вырвала ее из собственных мыслей.

— Когда кхан вернется, мы отведем тебя к нему. Ты должна будешь войти, склониться перед ним и поцеловать правую его руку. Ту, на которой надето кольцо. А потом произнести обрядовую фразу: «Повелитель мой, отныне и навсегда я принадлежу тебе, и слово твое больше моей жизни».

— Что?! — вырвалось у Шейры против воли. — Я действительно должна это сделать… сказать?!

Женщины растерянно переглянулись, потом одна из них пожала плечами:

— Ну да, Великая Кханне. Так велит Придворное Уложение.

— К-какое уложение? — Шейра не поняла ни слова.

— Ты и впрямь ничего о нем не знаешь? Придворное Уложение — это свод основных законов, правил, традиций, которые определили еще наши предки, — женщина посмотрела на Шейру с гордостью. — Все достойные люди его соблюдают, иначе можно прослыть дикарем или чернью.

«Уродливая страна с уродливыми обычаями, — еще раз подумала Шейра. — И люди здесь столь же уродливы и отвратительны!»

Она уже пожалела, что ради гор согласилась на это позорное замужество. Если бы только она заранее знала, что перед тем, как вновь отдаваться вождю, ей придется подвергнуть себя очередному унижению! А сколько их еще будет! Преклоняться перед шакалом, ощущать в себе его плоть! И, о Духи, потом ей придется носить в себе проклятый плод, зачатый от врага. В прошлый раз ей просто повезло, что этого не случилось.

Но теперь отступать было некуда, и страшная мысль пронзила Шейру. Казалось, даже кровь на миг застыла. Как же она сразу не догадалась — вот зачем шакал решил на ней жениться! Он сказал тогда, что хочет не только ее тело. Он сказал, что хочет, чтобы она покорилась. И придумал, как добиться этого — обманом превратить в такую же рабыню, какими являются все женщины Отерхейна: лишенную свободы, воли, униженную, никчемную! Темный вождь понимал, что она не могла знать об ужасных традициях, о том, что женам в этой стране приходится кланяться мужьям в ноги и прислуживать им.

«Я тебя ненавижу, — злобно прошептала девушка про себя. — Ненавижу! Хоть бы ты сдох!»

Элимер смог уйти с пира лишь в середине ночи, и больше всего ему сейчас хотелось погрузиться в сон, ибо вот уже более суток он был его лишен. Как же он удивился, когда спустя всего-то несколько минут дверь в его покои распахнулась, и на пороге появилась Шейра.

Шейра — с рассыпавшимися по плечам волосами, в черном полупрозрачном платье без рукавов, сквозь которое так откровенно и соблазнительно просвечивало тело.

Проклятье! Он совершенно не позаботился о спокойствии айсадки. Она ушла с пира несколько часов назад, и он полагал, что давно и крепко спит. Элимер понимал, что напряжение этого дня не прошло для Шейры бесследно, ей требовался отдых, как, собственно, и ему. Этой ночью он и не собирался притрагиваться к ней. Но теперь! Элимер не мог не пожирать глазами ее тело. Отправить ее обратно оказалось выше его сил. Она сводила с ума, вызывала непреодолимое желание совсем как тогда, в лесу.