Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Душная тишина, прерываемая лишь сиплым дыханием и сдавленным шепотом Лиммены, угнетала Аданэя, заставляя забыть, что на улице весна, он сам здоров и молод, а Илирин Великий скоро раскинется у его ног. Казалось, будто он вместе с царицей уже на пороге призрачного мира, будто она утянула его за собой.

— Мой Айн, — шептала она, то и дело прерываясь из-за боли, — мой единственный бог, единственное, что мне жалко терять в этом мире, единственное мое счастье.

Аданэй не знал, что ответить. Продолжать лгать, наблюдая эту любовь пред лицом смерти, казалось кощунством, но не лгать было еще более жестоко. Потому он неловко гладил Лиммену по волосам и что-то успокаивающе бормотал.

Умирала она долго и тяжело. Но, несмотря на это, Лиммена могла уйти из жизни почти счастливой, зная, что до последнего вздоха с ней рядом находился тот, кого она любила. Если бы ее грубо не лишили этой последней радости.

В хмуром свете лампады, за плотно занавешенными окнами, не пропускающими даже проблеска дневного света, не удавалось определить то время суток, когда дверь распахнулась, и на пороге появились трое: Ниррас, Гиллара и некая девица — Аззира, его жена, как скоро понял Аданэй. На секунду ему почудилось, будто за их спинами мелькнула и юркнула в угол чья-то тень, но потом он решил, что ему привиделось из-за неверной пляски огня на стенах.

— Слетелись, стервятники, — прошипела Лиммена, попыталась насмешливо расхохотаться, но закашлялась. — Ниррас, зачем ты впустил их?

Советник отвел взгляд, и Аданэй прекрасно понял — почему. Но царица еще не поняла.

— Ниррас! — повторила она.

— Оставь Нирраса в покое, — раздался певучий голос Гиллары, — он уже давно не твой советник, а мой возлюбленный. Ты не знала?

— Что? — обомлела царица. — Ниррас — ты?

Советник все-таки нашел в себе силы посмотреть в глаза преданной им повелительницы. И Лиммена наконец все поняла.

— Предатель, — выплюнула. — Вы все — изменники и предатели. Стража! — крикнула она, собрав силы, на что Гиллара рассмеялась.

— Аххарит отпустил стражу, у входа никого нет.

— Так ты его для этого… Ниррас… для этого.

— Да, да, Лиммена, — ответила Гиллара вместо советника. — Аххарит для этого и стал главой стражи, а ты как думала? Но сейчас я понимаю, что это было лишней предосторожностью: твоя стража в любом случае не стала бы подчиняться тебе. Зачем им умирающая царица, когда здесь находимся мы, в чьих руках окажется власть?

— Уйдите, лучше уйдите — предупреждающе вставил Аданэй, но на его слова никто не обратил внимания. Или притворился, что не обратил. Впрочем, он находился не в том положении, чтобы встревать в эту давнюю вражду женщин, одна из которых являлась его любовницей, другая — женой, а третья — матерью жены.

— Вам не видать власти! — выкрикнула Лиммена. — Не в этой жизни. Ты — уже старуха, а дочь твоя никогда не станет царицей! — от нервного напряжения царица согнулась от боли и не смогла сдержать всхлипов. Аданэй, чувствуя почти невыносимую жалость, еще сильнее сжал ее руку.

Когда боль немного отступила, она разогнулась и с благодарностью посмотрела на своего Айна, отчего тот захотел провалиться сквозь землю.

— Я в восторге! — сказала Гиллара. — Это очень увлекательное зрелище. Лиммена, как давно я мечтала увидеть твои мучения и смерть.

— Может… я умираю, — парировала царица, — но умираю счастливой. А что ждет тебя?

— Я стану матерью царицы.

— Ты безумна, как и твоя дочь, — снова попыталась рассмеяться Лиммена. — Которая замужем за бывшим рабом, кстати.

Аданэй похолодел: он уже понял, что сейчас скажет Гиллара. Он должен был остановить ее. Лиммена имела право хотя бы умереть в уверенности, что Айн ее любит.

— Уходи! — прикрикнул он на Гиллару.

Она устремила на него ласковый взгляд.

— Игра уже окончена, можешь больше не притворяться, — произнесла.

Лиммена недоуменно посмотрела на любовника, а потом на Гиллару. Последняя ухмыльнулась и бросила-таки роковую фразу:

— Давай, принц, не стесняйся. Перед смертью царица имеет право узнать, на ком она на самом деле женила свою племянницу.

Аданэй понял: все, поздно, слова прозвучали, обратной дороги нет. Чем же ты прогневила Богов, Лиммена, если они даже умереть тебе не позволили спокойно?

— Ты спятила? Какой еще принц? — прохрипела царица.

— Кханади Аданэй Отерхейнский — вот какой!

— Лжешь! Он мертв.

— А ты присмотрись к своему Айну — и убедишься, что Аданэй еще как жив. О, я была уверена — мы с Ниррасом оба были уверены, — что ты не устоишь перед ним, — она глумливо хихикнула. — Никто бы не устоял.

— Что… как… — голос Лиммены дрогнул.

Он не сразу заметил устремленный на него взгляд царицы, в котором затаилась наивная надежда, что слова Гиллары — ложь. Однако понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы она наконец признала правду.

Лиммена выдернула свою руку из его и прошептала:

— Ты… Айн… Аданэй… ты, — такая злоба и горечь прозвучали в этом шепоте, что захотелось зажать уши и не слышать. — Нет… Как ты мог? Ты все знал… Будь проклят! И ты сам, и жизнь твоя, и потомки твои! И каждый шаг, и каждый вздох твой пусть прокляты будут!

Он содрогнулся, услышав страшные слова. Попытался что-то сказать, коснуться ее, но царица посмотрела так, как смотрят на отвратительное насекомое. Сейчас, мучимая болью, в окружении одних лишь врагов и предателей, она находила в себе силы не взвыть от горя, а окатить всех ледяным презрением.

— Убирайтесь. Делайте что хотите, но оставьте меня одну.

— Ну нет, Лиммена, — почти ласково проворковала Гиллара, — я жажду увидеть твой последний вздох, даже если мне придется проторчать здесь еще сутки.

И тут царица сорвалась.

— Убирайтесь! — хрипло ревела она. — Убирайтесь! Я ненавижу всех вас! Латтора, Латтора, моя девочка, Латтора, где ты?!

— Она тебя не услышит, ее здесь нет, — хихикнула Гиллара.

— Что вы с ней сделали? Что вы сделали с моим ребенком?

«Так не должно быть! — в негодовании подумал Аданэй. — Гиллара, будь она неладна!»

— Латтора в безопасности, — как можно более мягко произнес он. — Никто не тронет ее, обещаю.

— Убирайся, ты, раб! Можешь звать себя кханади, но для меня ты — раб! Жалкий… грязный… раб. Вон с глаз моих!

Гиллара собралась что-то сказать, но Аданэй так на нее посмотрел, что она сочла за благо промолчать.

— Успокойся, Лиммена, мы уходим. Уже уходим, — все так же мягко вымолвил он. Отойдя от ложа царицы, он приблизился к Гилларе и, едва сдерживая злость, зашептал ей на ухо:

— Я сказал, мы уходим. Считай это первым приказом твоего будущего повелителя.

Небрежно, с нарочитой грубостью, он развернул Гиллару с дочерью и подтолкнул обеих к выходу.