Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Как ни странно, Гиллара не спорила и не сопротивлялась. Аззиру же все происходящее, похоже, не интересовало вовсе. Лишь у выхода она чуть помедлила и без всякой интонации произнесла: «Радуйся, я слышу крылья смерти».

Аданэй передернулся: он понял, что его жена и впрямь не в себе.

Ниррас вышел вслед за всеми, аккуратно прикрыв за собой дверь. Похоже, советник почувствовал большое облегчение, избавившись от обвиняющего взгляда Лиммены.

— Зачем тебе это понадобилось?! — набросился Аданэй на Гиллару. — Что, нельзя было дать ей умереть спокойно?

— Пожалуйста, не злись. Это наши с Лимменой давние счеты, я должна была отомстить ей. Извини, что тебя втянула.

Аданэй сознавал, что не сумеет доказать Гилларе всю омерзительность, всю подлость ее поступка, а потому лишь зло сжал зубы, понимая свое бессилие: уже очень давно не чувствовал он себя настолько паршиво.

Не удостоив никого и взглядом, он двинулся прочь, стремясь избавиться от невыносимого общества.

— Ничего, — обернулась Гиллара к Ниррасу, — мальчик скоро успокоится.

— Хотелось бы верить, — пробурчал Ниррас. — Хотя мне тоже стало как-то не по себе от того, что ты там устроила.

— Я имела на это основания, ясно? — возвысила Гиллара голос.

— Ясно, ясно, не кричи, — усмиряюще проговорил Ниррас, воздевая вверх руки.

— Мы так и будем здесь стоять? — раздалось у них за спиной.

— Ну что ты, дитя мое, — с улыбкой обернулась Гиллара на этот неживой голос, — мы уже уходим. Лиммена вот-вот умрет, а тебе нужно отдохнуть перед тем, как занять трон.

Обладательница голоса медлительно, как сомнамбула, тронулась вниз по лестницам, сопровождаемая Гилларой.

Ниррас помедлил: он подозвал Аххарита, который крутился невдалеке от царских покоев.

— Поставь у входа надежных людей, — сказал советник. — Хотя нет — лучше сам встань. Никого не впускай и не выпускай, пока она не умрет. Даже лекарей. Сам за ней следи. Как только умрет, — Ниррас кивнул на дверь, — дай мне знать.

— Обожаю грязную и подлую работу! — откликнулся Аххарит.

— Да ладно, не кривляйся, — увещевательно вымолвил Ниррас. — Это мое последнее распоряжение такого рода. Если все пройдет хорошо, сделаю тебя сотником, а потом и тысячником, как и обещал.

— Я не постесняюсь напомнить, ты знаешь.

— Знаю, — кивнул Ниррас и отправился догонять Гиллару и свою дочь — Аззиру.

Скоро, уже совсем скоро Гиллара сообщит и ей, и народу, кто приходится отцом будущей царицы Илирина.

Оставшись одна, Лиммена опрокинула в рот очередную порцию капель. Но они не спасали от всепоглощающей боли. Теперь она жалела, что отказалась от яда, но добраться до него уже не могла: ослабевшее тело не подчинялось, не позволяло встать с ложа. Вонзив взгляд в пустоту, тяжело и поверхностно дыша, Лиммена словно выпала из окружающего мира. Пропали, растворились мысли, осталась лишь нестерпимая боль — и непонятно, которая сильнее: та, что в теле или та, что в душе.

«Боги, Боги, вы прокляли меня. А я проклинаю вас, жестокие Боги жестокой земли! Я проклинаю жизнь. И смерть я тоже проклинаю. И тебя, подлый, хитрый, гнусный раб… Айн… Аданэй… мразь… Тебя я проклинаю страшнее всех».

Мысль о кханади заставила ее разрыдаться. Как же она могла быть так слепа! Так слепа! Если бы она не поддалась гибельной страсти, она заметила бы, какой странный этот Айн. Отерхейнский акцент, надменность облика и необычайная красота. Разве так много в Отерхейне светловолосых красавцев, чтобы она не заподозрила в нем Аданэя? А ведь ей не раз описывали обоих наследников.

Но больнее всего, что она даже сейчас не могла его возненавидеть! Его взгляд, его прикосновения не уходили из памяти.

«Айн, как ты мог, как же ты мог?!» — это не укладывалось в голове.

Выходит, проклятый заранее все просчитал. Подружился с Вильдерином, попадался на глаза ей, Лиммене. И их первая ночь — о Боги! — была не случайностью, а замыслом ее врагов, замыслом суки Гиллары!

«Запомни, — говорила ей свекровь, — мы, цари, умираем среди стаи стервятников».

Что ж, у ложа Лиммены стервятников оказалось немного, зато какие!

Царица издала яростный не то стон, не то вопль, когда услышала подле себя чьи-то сдавленные рыдания.

«Кто здесь?» — устало подумала и с трудом повернула голову.

Вильдерин. О, как давно она его не видела. Как он сюда проник? Что он здесь делает? Повинуясь неведомому порыву, Лиммена подняла слабую руку и уронила ее на голову юноши, зарывшись пальцами в разметавшиеся черные волосы. Рыдания тут же оборвались. Вильдерин вскинул на царицу покрасневшие глаза, порывисто сжал ее руку и поднес к губам, покрыл нетерпеливыми поцелуями. Лиммена посмотрела на него в удивлении, а он сбивчиво заговорил:

— Не уходи! Не уходи… Я не смогу без тебя. Я не хочу без тебя… ничего не хочу. Пожалуйста, не уходи! Лиммена, царица, любимая, не уходи!

Лиммена все еще молчала, смотря на него, пока наконец не выдавила, оправившись от первого изумления.

— Вильдерин… ты разве… любил меня?

Теперь уже он воззрился на нее в растерянности, и в этот момент Лиммена все поняла.

— Как нелепо, как глупо, — она попыталась усмехнуться, но закашлялась и по подбородку стекла струйка крови. — Я поверила ему, а тебя оттолкнула, — она провела пальцами под веком Вильдерина, размазав по его щеке слезы. — Прости.

Вильдерин в новом порыве припал к ее руке.

— Не надо, милый, не плачь. Хорошо, как хорошо, что ты здесь… хотя, наверное, я этого не заслужила.

Вильдерин не ответил, только погладил царицу по лицу, едва-едва прикоснувшись к ее скулам и губам кончиками пальцев. Лиммена замолчала тоже: ей было тяжело и говорить, и дышать. Она смотрела на молодого раба, отвергнутого любовника, который сейчас, перед ее смертью, стирающей все грани, превратился просто в любящего человека.

Как же она ослепла, что не заметила тогда, давно, его искренности? Почему решила, будто он мечтал лишь о красивой жизни? Но сейчас упали все завесы. И пусть она по-прежнему не чувствовала любви к юноше, но от горячей благодарности и нежности ее сердце заколотилось так сильно, что причинило новую боль.

Она вдруг вспомнила тот первый раз, когда обратила на него внимание. Она спускалась по лестнице и чуть не споткнулась о раба, который в это время присел, поправляя ремешок сандалии. Лиммена хотела разозлиться, но в этот момент смуглый юноша посмотрел на нее и улыбнулся. Дружелюбно, открыто, без намека на раболепие или страх. И Лиммене ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

Она отогнала воспоминание, чтобы успеть сказать еще кое-что:

— Вильдерин … беги из дворца. Умоляю, беги. Как только… как только я умру, они тебя убьют. Ты слишком близко общался с… Аданэем. Ты раб, ты — напоминание, кем он был. Он не захочет помнить… Беги!