Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Лишь спустя несколько минут голос кхана раздался в зале:

— Тардин, ты видишь куда дальше меня и просто так ни о чем просить не станешь. Поэтому — хорошо, я не буду разыскивать Аданэя. Да и зачем? Своей местью я вполне удовлетворен. Главное, чтобы он больше не вставал у меня на пути.

Тардин только удрученно покачал головой:

— В том-то и дело, Элимер, в том-то и дело. Сдается мне, вы еще столкнетесь.

— В день нашей встречи моя рука больше не дрогнет.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — без особой надежды пробормотал советник и добавил: — Так ты расскажешь, что тебе снилось?

— Нет. Не желаю обсуждать сны, — предупреждающе процедил Элимер, сам не понимая, что удерживает его от откровенности. — Наша беседа окончена, Тардин. Идем! Осталось еще много незавершенных дел.

С этими словами уже не Элимер, а Великий Кхан поднялся и, не оборачиваясь, направился к двери.

Аданэй открыл глаза и увидел прямо над собой потрескавшийся резной потолок. Потом осознал, что лежит на огромной кровати, а повернув голову влево, столкнулся взглядом с худощавой белобрысенькой девчонкой, которая смотрела на него, широко распахнув глаза и прижимая ладошку ко рту. Девчонка напоминала служанку или рабыню, особенно если судить по ее невзрачному платью из небеленого льна.

— Где я? — прохрипел он.

Девчонка вскрикнула, почему-то радостно, потом замотала головой и сказала по-илирински:

— Я не понимаю, господин. Сейчас… — и бросилась к двери: видимо, хотела позвать кого-то, способного изъясняться по-отерхейнски. Но Аданэю это не требовалась: он знал илиринский.

— Стой! Подожди! — окликнул он служанку, и та остановилась, обернулась.

Аданэй повторил:

— Где я? — в голове царила странная пустота, последнее, что он помнил — жару и столб: — Что со мной было?

— Ты во дворце госпожи Гиллары. Тебя привезли вот уж пару недель как. Ты весь избитый был, а потом тебя долго лихорадило. А вчера лихорадка ушла, ты уснул… и вот.

— Можешь дать воду? Я пить хочу, — произнес Аданэй, решив остальные вопросы задать после того, как утолит жажду.

— Ой, да, да, конечно! — спохватилась девчонка. — Сейчас, сейчас!

Она кинулась к стоящему в углу мраморному столику, схватила посеребренный кувшин и вернулась к Аданэю. Тот почти выхватил сосуд у нее из рук. Напившись, отдал обратно, и снова рухнул на кровать.

— Кто это — Гиллара? — продолжил расспросы.

Служанка лишь посмотрела на него удивленно, но Аданэй уже и сам начал догадываться: что-то очень знакомое чудилось в этом имени. Гиллара. Илирин. Уж не сестра ли это бывшего царя, впавшая в немилость?

— Уж не Гиллара ли Уллейта? — спросил вслух.

— Да, — кивнула девчонка. — И она приказала сообщить, когда ты очнешься. И я…

— Да, конечно, ступай, — по давней привычке он властным жестом указал на дверь, а потом спохватился: неизвестно, знает ли Гиллара о его происхождении, а потому лучше вести себя тише и скромнее, в том числе и с прислугой.

Когда девушка ушла, он попытался встать с кровати. И ему это удалось, правда, в глазах потемнело, и закружилась голова, но скоро Аданэй пришел в себя. Осмотрел комнату: старая мебель, выцветший, поеденный молью гобелен, поцарапанное бронзовое зеркало — да, владелица замка и впрямь в опале.

Уставившись в зеркало, Аданэй оторопел: от кровоподтеков и синяков, которые просто обязаны были красоваться на его лице, не осталось и следа. Значит, он и впрямь провалялся здесь около двух недель, не меньше.

В это время за дверью послышались шаги, а спустя мгновение она открылась. На пороге показалась седая, властная на вид женщина. Аданэй решил, что это та самая Гиллара и предпочел склонить голову в знак приветствия.

Женщина благосклонно заулыбалась.

— Я рада, что ты очнулся, — она махнула рукой служанке, и та выпорхнула, предусмотрительно закрыв за собой дверь. — Как тебя звать, юноша?

Аданэй на секунду замешкался. Гиллара наверняка узнала, кто он, иначе с чего бы такое доброе отношение? Опальная сестра царя вполне могла придумать, как использовать опального кханади в своих целях. Но тогда почему она спросила его имя? Хочет убедиться, что не ошиблась? Или это проверка?

«Языком илиринца говорит сам Ханке двуликий», — вспомнилась бытовавшая в Отерхейне пословица.

— Айн, меня называют Айн, госпожа, — назвал Аданэй только что придуманное имя.

— Что ж, Айн, думаю, тебе уже сказали, где ты находишься?

Он кивнул, и женщина продолжила:

— Вот и хорошо. Теперь ни о чем не волнуйся, чувствуй себя спокойно.

Заметив удивление собеседника, Гиллара усмехнулась.

— Не понимаешь причину моего гостеприимства? Так я объясню. Ты, судя по акценту, из Отерхейна?

— Да, госпожа.

— Кем же ты был в Отерхейне?

— Рабом, — быстро откликнулся Аданэй. — С детства.

— Странно… — протянула Гиллара. — Там, у столба, ты говорил иное.

— Прости, госпожа, я ничего не помню. А что я говорил?

— Что ты не раб.

— Не помню… Может, я бредил.

— Почему-то я так и подумала, — снова заулыбалась Гиллара. — Но сейчас это уже не важно. В любом случае — ты из Отерхейна. А значит, тебе непросто будет меня понять, поскольку Отерхейну в лучшем случае еще только предстоит сделаться цивилизованным краем. Но я постараюсь объяснить. Видишь ли, Илирин очень отличается от страны, в которой ты вырос. У нас потрясающие скульптуры, живопись, музыка. И мы очень ценим красоту, в том числе и красоту людскую. Поэтому стараемся окружать себя слугами и рабами, которые соответствовали бы нашему чувству прекрасного. Но хорошие рабы стоят дорого, а я, увы, в опале, лишних денег у меня нет. Поэтому, когда я увидела тебя на каменоломне, то… — женщина запнулась. — Скажем так, я забрала тебя оттуда. Можешь считать, что тебе повезло.

— Я… даже не знаю, что сказать и как отблагодарить тебя, госпожа. Я никогда не забуду твоей доброты.

— О, я делала это для себя, — проворковала Гиллара. — Так что не благодари. Живи в замке и украшай его собою. Изредка я стану давать тебе мелкие поручения, но работой ты загружен не будешь. А теперь возвращайся в кровать, все-таки ты еще не до конца оправился, вид у тебя бледный. Завтра навещу тебя снова.

И она ушла. Аданэй, последовав ее совету, вернулся на ложе и, уставившись в потолок, задумался Он знал о странном эстетизме, присущем илиринцам, а потому объяснение Гиллары могло показаться правдоподобным, если бы не одно но: вряд ли в избитом оборванце кто-нибудь заподозрил бы красавца. А потому оставалась лишь одна версия: Гиллара узнала в нем кханади. Вот только каким образом? Татуировка-коршун? Разглядеть ее, скрытую под волосами, было непросто. Но если очень хорошо присмотреться, то возможно. А Гиллара, видят Боги, имела возможность присмотреться. Но почему она скрывает свое знание? Зачем притворяется, какие планы строит на его счет?