Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Однако меньшую часть илиринцев, отрезанных от основного войска, ждала куда более печальная участь: отерхейнцы с чудовищной жестокостью расправлялись с ними — убивать не торопились, зато рубили конечности и по израненным телам противников пускали коней гарцевать.

А вот на крепость кхан не пошел, ибо хоть она и не Антурин, но и обычные стены штурмовать дело непростое и опасное, а без должных приготовлений так и вовсе безнадежное.

Перед возвращением в Отерхейн Элимер отправил два этельда в окрестные илиринские поселения — грабить, жечь и убивать. Чтобы хоть как-то отплатить Илирину за свою покалеченную провинцию. И воины с готовностью проехались по округе и прошлись по деревенькам, стоящим на отшибе. Они мстили за Антурин.

Вот только эти пограничные селения, в отличие от города-крепости, не могли рассчитывать на защиту со стороны своей страны, ибо были столь малы и далеки, что Илирин Великий едва ли сам о них помнил. Так что скоро от деревень остался только выжженный остов да обугленные человеческие тела. Скоту повезло больше — его отерхейнцы угнали с собой.

Она прижалась к Элимеру всем телом. Вот так, молча, без всяких слов подбежала, бросилась на шею и прижалась. Тихо-тихо. И ее молчаливое приветствие почему-то показалось ему громче любых радостных возгласов.

— Шейра, бедная моя, — прошептал кхан, — бедная. Но теперь все хорошо, я жив, я тебя не оставлю.

Она заговорила. Наконец-то, спустя время, заговорила:

— Я почти умерла, когда думала… когда думала, что тебя нет…

Он не ответил, только еще сильнее прижал ее к себе. Она зашептала:

— Я боюсь, я до сих пор боюсь, что это сон. Ты… мой мужчина, мой Кхан. Я так боялась, что сон… И я хотела встретить тебя у замка, хотела убедиться… но меня не пустили.

— Не пустили? — нахмурился Элимер, чуть отодвигаясь от Шейры. — Кто посмел?

Она уже открыла рот для ответа, но ничего не успела сказать, потому что в этот момент вперед выдвинулась дородная, уже в возрасте женщина, раздуваясь то ли от гордости, то ли от возмущения. Только тут он заметил, что они с айсадкой в комнате не одни. Кроме представшей перед ними женщины здесь находилась еще и тихо сидящая в дальнем углу старушка. А женщина, тем временем, заговорила:

— Ты уж извиняй, Великий Кхан, но ты хотя и повелитель наш, Богами избранный, а все ж мужчина, а потому не понимаешь. Где ж это видано, чтобы женщина, тем более кханне, после такого да по лестницам носилась? Нельзя ей, понимать же надо, — она взглянула на кхана с легким укором, отчего Элимер даже растерялся. Он совсем не привык к тому, чтобы простолюдины взирали на него без благоговения и страха, а тем более смели в чем-то упрекать. У нее должна быть очень весомая причина, иначе…

— О чем это ты? — сурово вопросил он, и теперь уже растерянность отразилась на лице женщины.

Шейра тихонько засмеялась, Элимер перевел на нее взгляд — и до него наконец дошло! От радости он поначалу просто не обратил внимания, что его жена стала такой же стройной, как и прежде. Но сейчас — сейчас будто мир перевернулся!

Не сразу Элимер сумел что-то сказать, но когда оцепенение прошло, потрясенно воскликнул:

— Шейра, о Боги! Но как же? Ведь еще рано! С ним все хорошо?

— Он ведь твой сын, — ответила она, — а потому знал, когда появиться. Меня уже уводили, а тут — он. И нашим врагам пришлось оставить меня. Они боялись, что я умру в дороге. Они тебя боялись, твоей мести.

— Правильно боялись, — с угрозой процедил Элимер, — но моя месть их в любом случае не минует.

Затем лицо его разгладилось, и он снова прижал Шейру к себе, бережно целуя ее в макушку. Теперь его радость не омрачалась даже мыслями о брате.

— Где он? Где мой сын?

— У кормилицы, как иначе-то? — ворчливо отозвалась упитанная женщина, ясно поняв, что ее дерзость ныне останется безнаказанной, и не упуская случая этим воспользоваться.

— Она ведь, Великий Кхан, — кивнула толстуха в сторону Шейры, — еще и кормить его сама удумала. Да только где ж это видано такое, да чтобы благородная госпожа, да чтобы сама кханне…

— Понятно, понятно, можешь не продолжать, — прервал ее Элимер, — лучше показывай, где мой кханади.

— Я сама отведу тебя, — ответила вместо нее Шейра, сияя улыбкой.

— Стоять! А ну! Куда рванулась, оглашенная?! — рявкнула женщина, грозно расставив руки и преграждая кханне путь. — Ишь, чего удумала! Не пущу! Тебе и с ложа-то вставать не положено, роды-то какие тяжкие были. Хоть ты и кханне, а не пущу!

Женщина явно вошла во вкус, купаясь во внезапно приобретенной власти, больше похожей на материнскую. Но сейчас это вызвало у Элимера лишь добродушную усмешку. Наверное, у нее уже давно выросли дети с внуками и сейчас, приняв кханади, она видела в Шейре скорее дочь, нежели повелительницу.

— Как тебя зовут? — спросил Элимер.

— Дортейта называют, — буркнула та, с подозрением на него косясь.

— Так вот, Дортейта, не волнуйся. Никуда кханне не пойдет, я сам отнесу ее. А ты давай путь показывай.

С этими словами Элимер и впрямь подхватил Шейру на руки, направляясь к двери.

— А когда я стану старой и некрасивой ты тоже будешь меня на руках таскать? — дразнила его Шейра.

— Вот еще! Тогда тебя пусть наши дети и внуки таскают, — отвечал ей Элимер со смехом. — А я к тому времени уже и сам превращусь в дряхлого старца.

— Ты когда-нибудь видела кхана таким? — покачав головой, шепнула Дортейта старухе, которая шла рядом с ней по коридору, показывая дорогу к новорожденному кханади.

— Да я его вообще первый раз вижу, — дребезжащим голосом отозвалась та.

— Я вообще-то тоже, но слухами-то мир полнится. Говорят-то о нем, мол, сущий зверь. А видишь, что детишки-то малые с людьми делают? Эх, будет что порассказать, как на кухню вернемся. То-то все обзавидуются!

— Расскажешь — разве поверит кто.

— Мне — поверят, — напыщенно выдала Дортейта, еще больше раздуваясь от гордости.

Элимер взял ребенка на руки — своего сына, наследника, кханади, это существо, которое заходилось в плаче и никак не желало успокаиваться. Он выглядел таким крошечным, что кхан даже боялся держать его на руках. И в этот момент понял — он полюбит своего сына, обязательно полюбит. Он уже почти любил его.

Осторожно передал он ребенка матери, но и у той он не успокоился. И лишь попав обратно к кормилице, присосавшись к теплой груди, он наконец затих, причмокивая губами.

— Таарис нарекаю я его, — сказал Элимер. — Кханади Таарис Кханейри, мой наследник.

Шейра только кивнула, но стоило мужу уйти, ведомому неотложными делами, как она склонилась над колыбелью с посапывающим младенцем и прошептала на своем родном языке, чтобы кормилица ничего не поняла: