Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

— Шейра-Сину! — воскликнул Тйерэ-Кхайе, даже не попытавшись изобразить достойную сына лесов невозмутимость. — Ты! Но как?!

— Не здесь, — откликнулась она. — Там, за городом, если ехать прямо на запад, увидишь раскидистый платан. Он один такой. Жди меня у него, — и настойчиво повторила. — Жди.

Взяв себя в руки, но так и не оправившись от изумления, Тйерэ-Кхайе качнул головой в знак согласия. В тот же миг Белая Кошка развернула жеребца и скрылась из виду. Вождь айсадов, помедлив немного, выехал за ворота.

А Шейра понеслась к противоположному выходу — тому, который вел в город. Она собиралась сказать страже, что проедется по Инзару: всем известно, что правитель запретил жене выезжать в степь без сопровождения, но об улицах столицы речи не шло. А уж из города Шейра легко выберется на равнину.

Как ни пыталась айсадка гнать от себя назойливые мысли, но она не могла не заметить, что после возвращения из Антурина муж ее изменился, и с каждым днем изменения становились все значительнее. Он часто раздражался, нередко отвечал невпопад или не отвечал вообще. Иногда замирал подобно камню, взгляд его темнел, а губы сжимались в бледную полосу. В такие минуты он даже пугал Шейру.

«Что же происходит с тобой, мой Элимер?» — каждый раз спрашивала она себя, не отваживаясь задать вопрос вслух, ибо знала, что в лучшем случае просто не услышит ответа, а в худшем вызовет вспышку ярости. Одну из тех, что видела уже не раз. Эта ярость заставляла его проливать новую и новую кровь: мятежников, их жен, даже детей, и многих других, кого кхан посчитал недостойными жизни. Лишь рядом с Таарисом он на время становился прежним, давая Шейре надежду, что его болезненное состояние связано лишь с надвигающейся войной, и как только он победит в этой войне, все станет как прежде. Лишь бы с ним самим ничего не случилось: второго испытания его смертью она не выдержит.

Столичные дома быстро исчезали за спиной, и вот уже Шейра неслась по раскинувшейся перед ней равнине к тому платану, у которого ее ждал Тйерэ-Кхайе. Если ждал. Как знать, может, в глазах своего рода она и впрямь выглядела предательницей. Именно эта трусливая мысль помешала ей встретиться с соплеменником раньше, но когда он собирался уезжать, Шейра поняла, что может не увидеть его больше. И тогда решилась его догнать, чтобы поговорить наедине, без любопытных глаз.

— Прости, Элимер, — пробормотала она. — Но мне это нужно.

Как только вождь айсадов ушел, Элимер прокрутил в памяти разговор, и в прекрасном настроении отправился в свои покои. Погруженный в благостные размышления, он и сам не заметил, как подошел к зеркалу. Почти не смотря на отражение, не обращая на него внимания, посеребренным гребнем провел по волосам.

Да, он не смотрел на отражение, зато отражение посмотрело на него, уставилось светлыми глазами брата, и гребень выпал у Элимера из руки. Кхан увидел свои темные волосы, но лицо — Аданэя. Надменная насмешливая физиономия. И хотя губы отражения остались неподвижны, кхан услышал его слова: «Ты настолько слаб, что не побрезговал помощью жалких дикарей». И смех, хохот ворвался в уши:

«Ты ничтожество, Элимер, ничтожество!»

Кхан яростно взвыл, а в следующий миг его кулак врезался в зеркало, в то место, где ухмылялся ненавистный лик. Единственное во всем замке стеклянное зеркало, привезенное из-за моря, единственное, которое можно было разбить, оказалось разбито. Противно звякнув, оно разлетелось на десятки сверкающих осколков. Элимер взглянул на окровавленную руку и, оскалившись, сжал ее в кулак, отчего кровь закапала еще чаще. Капли ее падали, окрашивая пол и осколки, в которых кхану по-прежнему чудился надрывающийся в хохоте призрак брата.

«Голова! Проклятие, голова! Снова боль!»

Он провел пальцами изрезанной руки по лицу, оставляя кровавые разводы, словно пытался стянуть маску боли. Элимер уже не отдавал себе отчета в том, что делал. Взбешенно, всей мощью он набросился на неповинные осколки умерщвленного зеркала, топча их ногами, ожесточенно, иступлено, как будто надеялся таким образом убить брата.

Когда Элимер выдохся, то рухнул на пол, зажав голову между руками. Сколько прошло после этого времени, он не знал, но подозревал, что не один час, ибо, очнувшись, обнаружил, что сумерки проглотили помещение. Двуликий Ханке! Из-за бредового видения он потерял почти целый день! День, за который мог бы успеть многое.

Порезы на руке жгло, но кровь запеклась и уже не растекалась по пальцам. Осмотрев ее еще раз, Элимер поморщился, вытащил засевшее в ней стекло, вновь разбередив порезы, и позвал слуг. Те испуганно оглядели царящий вокруг беспорядок, но задавать вопросы не посмели, молча собирая с пола осколки и оттирая кровь. Элимер, не двигаясь, сидел в кресле и безучастно наблюдал за их действиями.

Шейра приблизилась к платану, соскочила с коня и опустилась на землю напротив неподвижно сидящего Тйерэ-Кхайе. Воин заговорил первым.

— Шейра-Сину, ты жива! Все полагали, ты погибла, и о гибели твоей сложили песни.

— Песни можно перепеть, — неопределенно ответила девушка. О, каким удовольствием было говорить на родном языке: — Я жива.

— Я вижу. Но как? И почему ты в одежде шакалов? На пленницу ты не похожа.

— Я не в плену.

— Тогда почему ты здесь? Почему не вернулась к своему роду? Почему живешь в шакальем логове? — Тйерэ-Кхайе говорил напряженно. Должно быть, подозревал ее в предательстве, чего она и опасалась изначально.

— Я полагала, что вам известна моя судьба. Но теперь вижу — ошибалась. Неужели мои братья и сестры ни разу не задумались, с чего это вдруг Темный Вождь вернул Горы Духов и запретил поселенцам не заходить в леса?

Тйерэ-Кхайе молчал, ожидая продолжения. И Шейра продолжила.

— Помнишь пророчество? Коршун падет перед Белой Кошкой?

— Его все помнят.

— Так оно вроде как сбылось…

— Как? Ведь нас разгромили, уничтожили.

— Наверное, вожди неправильно поняли знаки. Я стала женой Темного Вождя…

— Ты?! — Тйерэ-Кхайе утратил хладнокровие. — Ты — наша сестра! Как ты могла?! Чтобы айсадка с шакалом? Я не верю!

— Так…вышло, — Шейра отвернулась, закусив губу. — Зато… мой народ получил за это Горы.

Тйерэ-Кхайе замолчал, что-то обдумывая. Потом заговорил снова, уже гораздо спокойнее:

— Значит, ты пожертвовала собой ради нас? Ради рода? Если так… Эту страшную жертву воспоют в веках, несчастная сестра моя!

Она не ответила, воин умолк тоже, изучая взглядом землю. Потом снова посмотрел ей в глаза и прошептал:

— Ты — наша сестра — ради нас отдалась шакалу. Да обрушится на нас гнев духов, если мы тебя не спасем!

Шейра могла бы удержаться от ответа, но не стала. Неважно, как поведет себя Тйерэ-Кхайе после ее объяснений, даже если плюнет в ее сторону — пусть! Лучше так, чем лгать ему, лгать сородичу.