Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

С середины ночи зачастила надоедливая морось, пропитывая насквозь одежду и заставляя продрогнуть до костей. Она не закончилась и к утру, дорога превратилась в бурую жижу, под копытами вязко чавкала размытая земля, и летели мутные брызги. И лошадь, и всадник с ног до головы покрылись грязью.

Из-под низко опущенного капюшона лицо человека невозможно было разглядеть. Но, судя по осанке, был он довольно молод, а знающие люди без труда определили бы в нем серого разведчика, спешащего с каким-нибудь донесением. Вот только к знающим людям относились лишь сами разведчики, да воинская знать. Остальным же человек показался бы просто путником, который совсем не вовремя выехал на дорогу и попал под промозглый ночной дождь.

Последнее время разведчиков в Отерхейне оставалось мало: большая их часть отправилась на захваченные земли, там они были куда нужнее. Жили под видом торговцев, ремесленников, наемных воинов, выполняя тайные задания, поступавшие из императорского замка.

Но существовали и другие: те, к которым принадлежал спешащий всадник. Они называли себя серыми странниками. Не каждый мог стать «серым», ведь для этого требовалось множество самых разнообразных качеств: умение бесшумно ходить, невзрачная внешность, идеальная память, хитрость, хладнокровие и осторожность, способность незаметно убивать и вызывать доверие незнакомцев. В дополнение ко всему, серые странники одинаково хорошо ориентировались как в больших городах, так и в лесной глуши.

Именно благодаря серым Отерхейн в свое время избавился от разбойников, которые словно грызуны расплодились в подземельях полуразрушенных замков, укромных пещерах и лесах. Добрую половину подручных Ханке тогда уничтожили, остальным удалось бежать, а те, что остались, представляли собой жалкое скопище мелких воришек да мнимых калек. И именно благодаря серым сумел Элимер на заре своего царствования выследить и уничтожить мятежников и заговорщиков, которые не желали признавать в нем Великого Кхана.

Всадник торопился, не обращая внимания на непрекращающийся дождь, слякоть и усталость.

Уже давно заметили серые волнение среди диких племен, но только сейчас осознали, что дикари всерьез готовятся к битве. Началось брожение и среди степного конного народа. Теперь ни у кого из разведчиков Дейнорских лесов не оставалось сомнений: лесные племена решили объединиться с туризасами и идти на Отерхейн. Вот дутлоголовые! Всадник позволил себе мимолетную усмешку и вновь лицо его, скрытое капюшоном, стало непроницаемо равнодушным.

Скоро за холмом показалось большое селение: именно туда он и направлялся.

Через несколько минут путник, придержав коня и пустив его спокойной трусцой, въезжал за плетеную изгородь села под названием Птичий Затон. Там он спешился, взял лошадь под уздцы и неторопливо, вразвалочку, весело насвистывая себе что-то под нос, подошел к массивному деревянному строению, над железными воротами которого висела огромная подкова. Двое селян проводили незнакомца заинтересованными взглядами, а тот схватился за дверное кольцо и ударил им пять раз, а потом еще два — уже потише. На стук выглянул огромный чернобородый мужик в закопченном кожаном переднике.

— Лошадь подковать, — произнес путник, сплевывая себе под ноги и одновременно протягивая кузнецу щербатую монету.

— Заводи во двор, — кузнец открыл тяжелые створки ворот, продолжая болтать на ходу:

— Там у меня навес, чего под дождем торчать. Ууу, давненько, давненько в наших краях таковской непогоды не видели. Ну, да это ничего, зато поля может того, зазеленеют. А то скот совсем уж отощал.

Поглотив путника с кузнецом, ворота захлопнулись. Селяне, до сих пор наблюдавшие за пришельцем, сразу потеряли к человеку в грязном плаще всякий интерес — всего-то очередной назойливый чужак, которому понадобилось вдруг подковать свою скотину именно в их деревне. Да еще в такую погоду!

Кузнец тем временем обернулся к путнику. Тот снял с головы капюшон, открыв молодое угрюмое лицо, короткие темные волосы и покрасневший от холода нос.

— А, это ж ты, Хирм! — воскликнул кузнец. — А я-то тебя сразу и не признал. Давненько ты в наших краях не бывал, а? Все по лесам шатаешься?

Он отвел лошадь в конюшню и без слов вывел другую, тоже каурую.

— Кажись, похожа, — пробормотал, одевая на нее седло и сбрую. — Ну, вот, — кузнец довольно прищурился, похлопывая коня по крупу. Хирм молча кивнул.

— А в лесах-то чего творится, а? Каурая твоя вся в мыле, — поинтересовался кузнец.

— Да дикари чего-то шалят. Доложить надо.

— Понятно, понятно, — пробормотал мужик. — Никак до самого Инзара тащиться?

— Угу.

— Далече, дюже далече, — покачал он головой, вновь открывая ворота и пропуская разведчика вперед. — Ну, бывай, Хирм, удачи тебе.

— Бывай. И, в общем, как обычно: я проездом, а к тебе — лошадь подковать.

— Да ты кому объясняешь-то, а? — кузнец досадливо махнул рукой. — Чай не первый раз, знаем, бывали.

— Ну, извиняй, Шешко. Давай, судьба будет — свидимся.

Хирм тронул лошадь и скоро оставил Птичий Затон далеко позади. Перед его взором каскадом проносились маленькие покосившиеся деревушки и добротные села. Пару раз он останавливался, наскоро перекусывал и двигался дальше. В одном из городов встретился с неким человеком, что-то сказал ему и отправился на постоялый двор — отсыпаться.

А человек продолжил путь. Сильно за полночь, вконец загнав лошадь, он добрался наконец до Инзара, чтобы проследовать к императорскому замку.

Тяжелые каменные ворота медленно и шумно распахнулись, впуская огромное войско. Народ выплеснул на улицы столицы, приветствуя победителей во главе с Великим Кханом; женщины всматривались в лица всадников, и вздохи облегчения мешались с горестными воплями.

Стража еще издали заметила седое облако пыли, поднимаемое сотнями копыт, и город загодя приготовился встречать славных сынов Отерхейна. Летели душистые лепестки цветов, раздавались хвалебные крики, на лицах сияли улыбки.

В домах царило радостное оживление, жены встречали мужей, а дети — отцов. Последние тут же забывали веселых антуринских подруг, которым в пьяном угаре клялись в вечной любви, и умиротворенно погружались в жизнь своих семей.

В императорском замке тоже веяло ожиданием и суетой. Наместник торжественно вернул знаки имперской власти, и Элимер, одетый в соответствии с Придворным Уложением, спустился в пиршественную залу. Теперь в нем непросто было узнать того запыленного предводителя военного похода. Перед людьми вновь предстал Великий Кхан: темные волосы, собранные на затылке, брови, хищно взметнувшиеся к вискам, золотой венец властителя и небрежно перекинутая через плечо волчья шкура.