Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Царица боялась. Она понимала — все, что так тщательно создавалось для нее и ее дочери могло обрушиться, словно песчаный замок, размытый волной.

Мало ей было стервы Гиллары, которую она не раз пыталась отравить, так теперь еще и Отерхейн! Грязные дикари, будь они неладны! Если совсем недавно ее страна жила относительно спокойно, надеясь на Антурин, то теперь твердыни стремительно пали! Ничто больше не защищало Илирин, а советники продолжали молчать!

Муж Латторы сидел, безразлично глядя перед собой. Как обычно. С Латторой было еще хуже. Если Марран хотя бы вел себя спокойно, то девчонка либо вертелась из стороны в сторону, либо пялилась в окно, наблюдая за игрой света в витражах. Когда Лиммена строго высказала ей за такое поведение, девочка на некоторое время угомонилась и, откровенно скучая, уставилась на свои руки. Потом вдруг прыснула и, прикрывая рот ладошкой, чтобы сдержать рвущийся наружу смех, быстро выбежала из залы, громко хлопнув дверью. Оглядев недоуменные лица советников, Лиммена, обычно такая сдержанная, приказала всем убираться, а сама принялась ходить взад-вперед, пытаясь успокоиться.

Чем и занималась до сих пор.

От этих тягостных мыслей у царицы не на шутку разболелась голова, она тяжело опустилась в кресло, нервным движением сорвала с головы венец и зло швырнула его в угол. Голова ее упала на руки, сложенные на столе, а волосы беспорядочно разметались по его поверхности.

Мысли продолжали одолевать, и безжалостно стучала в висках весть о взятии Антурина. О, Боги! За что же они так сильно наказали ее?! Тупые советники, неизвестно где пропадающий столько времени Ниррас, дочь-полудурок и полный дурак зять, ненавистный Отерхейн, проклятая болезнь, опостылевшие любовники! И ко всему прочему, еще и ужасная головная боль. О, Боги, Боги! Сжав голову со всей силой, Лиммена протяжно застонала.

«В могилу меня, в могилу», — неотступно преследовала мысль. И она странно успокаивала. Могила казалась такой спокойной и мягкой. В ней она наконец-то смогла бы отдохнуть. Ее понесли бы в царскую усыпальницу, обвесили золотом с головы до ног, дорогу устелили лепестками роз, а чернь бы шла следом и выла от горя.

Не к месту всплыл в памяти стишок Аззиры. Та, будучи подростком, пока еще жила при дворе, постоянно сочиняла жуткие стишки. Что-то такое там было:

«Видит небо, девчонка была сумасшедшей! — Лиммена попыталась изгнать странный стих из головы. — Где это видано, чтобы отрок двенадцати лет задумывался о смерти?»

«Другое дело ты, верно?» — встрял внутренний голос и добавил:

«Может, выпьешь яду, Лиммена? Хочешь яду? Прохладного терпкого яду?»

«Заткнись!» — приказала царица самой себе, но это не помогло.

«Жизнь обманула тебя, Лиммена. Она обещала любовь, юность, счастье… А что дала? Злую болезнь? Глупую дочь?»

Лиммена в отчаянии завыла. Потом медленно поднялась с кресла и нетвердой походкой направилась в свои покои. Там подошла к стене и надавила на едва заметный выступ. Открылся небольшой шкафчик, заставленный пузырьками и склянками.

«Так, нужен такой, чтобы быстро и не больно. И пропади все пропадом! — в изнеможении подумала царица. — Плевать, плевать, что станет с Илирином, дочерью, советниками и всем прочим!»

Лиммена, запрокинув голову, откупорила пузырек и с блуждающей улыбкой поднесла его к губам. И именно в этот момент грудь ее снова пронзила острая боль. Царица вскрикнула, вцепилась дрожащими пальцами в шею, и выронила заветный флакончик. Темная густая жидкость, вязко булькая, почти мгновенно впиталась в толстый ворсистый ковер.

Лиммена бессильно лежала неподалеку, корчась от боли.

«Ненавистная жизнь не хочет расставаться с тобой, верно?» — снова услышала она далекий голос и потеряла сознание.

Когда царица очнулась, голова по-прежнему раскалывалась, но вместе с тем вернулась и привычная трезвость рассудка. Взгляд ее упал на размытое темное пятно на ковре: кажется, она чуть было не совершила непоправимое.

«Что же такое происходит?! Наверное, я начинаю сходить с ума», — испуганно подумала Лиммена.

Выходит, внезапная боль, так часто проклинаемая, сегодня принесла спасение. Словно судьба для чего-то берегла Лиммену и, кто знает, может быть, для худшей доли.

Царица давно уже не чувствовала радости жизни и, возможно, смерть действительно стала бы выходом, но Лиммена не могла позволить себе все бросить. Она знала, что нужна Илирину, нужна Латторе. Неважно, что девочка не оправдывала ни одну из возложенных на нее надежд. Все равно — это ее дочь и наследница.

Лиммена подошла к зеркалу. На кого она похожа?! Бледное лицо, бескровные губы. Кажется, одни лишь глаза живут на этом лице. Куда подевалась та ясноглазая хохотушка, которой она некогда была? Умерла вместе с «возлюбленным солнца»? А куда делась юная интриганка, грезящая о власти? Ее убила болезнь.

Осталась лишь эта вечно тревожная царица, мечтающая о том, как бы побыстрее завершить свой путь. Ничто больше не нужно, ничто не радует, и ничего не жаль. Но нужно постараться и взять себя в руки.

Лиммена поправила волосы и убрала опустевший флакон. Она должна жить. Она будет жить. Это ее долг перед страной и дочерью.

Нужно придумать, что сейчас, в этот момент, сможет успокоить ее и принести призрак радости, сладостную иллюзию о том, что жизнь прекрасна. Бокал вина? Того самого, цвета соломы и солнца. Почему бы нет? И красавец Вильдерин — ее пламенный любовник с горячим взглядом. Да, пожалуй, это принесет успокоение.

А потом она заснет под звуки кифары и загадочные истории, рассказанные Вильдерином. Он будет лежать рядом и нежно гладить Лиммену по голове. Сон поглотит все и снизойдет подобие счастья.

Царица выглянула в окно: солнце уже готовилось нырнуть за горизонт, и зной немного спал. Шел двенадцатый день самого жаркого месяца в году.

Илиринский дворец поражал воображение! Восхищал, изумлял! Он в корне отличался от замка, в котором Аданэй провел детство и юность. Тот строился крепким, с мощными стенами, а ночами выглядел довольно мрачно. Другое дело царский дворец Эртины. Казалось, в нем живут небесные духи и дети ветров. Многочисленными светлыми башенками дворец устремлялся в облака и словно сам был соткан из них.

Он состоял из двух частей, соединенных длинным мостиком из бледно-голубого мрамора, который располагался довольно высоко над землей. Впрочем, при перемещении по нему высота эта не особенно ощущалась: по краям мостка росли диковинные растения, так что казалось, будто ступаешь по тропинке аллеи.