Макс Фрай - Зеленый. Том 1

– Эпос, – подхватила его спутница. – Практически «Песнь о Гайавате», только гораздо лучше, потому что боги, битвы и чудеса на месте, а с голоду никому не пришлось помирать.

– Да, – согласился Эдо, – чего не было, того не было. Я – противник диет.

Она ему очень понравилась; то есть даже не так, «понравилась» – это умозаключение, вывод, оценка, а он не успел ни подумать, ни, тем более, оценить, просто как-то сразу стало понятно, почему Блетти Блис на Другой Стороне целыми днями сидит. И что правильно делает, тоже сразу стало понятно. Такими девчонками – смешливыми, теплыми, звонкими – разбрасываться нет дураков.

Было ясно, что между этими двумя нет секретов, можно обо всем говорить без утайки, поэтому он сразу сказал:

– Я пару раз заходил в тот бар с желтыми фонарями. Так ничего и не понял. Вроде совершенно обычный бар, не застрявший между мирами и временами, даже не чей-нибудь сон. И люди там нормальные, местные, законов природы особо не нарушают. В какой реальности родились, в такой пиво и пьют.

– Мы тоже туда заходили, – кивнул Блетти Блис. – Мне, честно говоря, стремно было, но Янина сказала, вместе точно не пропадем. И оказалась права, не пропали, как видишь. Даже голова поутру не болела; ну, правда, мы и выпили всего ничего.

– Я там пил смешной коктейль с зубной пастой, – вспомнил Эдо. – Назывался «Зеленый черт». И привкус такой, будто этот черт только что зубы на ночь почистил. Сначала плеваться хочется, но примерно к середине стакана как-то незаметно примиряешься с чистоплотностью черта, и потом уже хорошо идет.

Вообще-то он планировал заскочить в кофейню, хлопнуть двойной эспрессо самой жесткой обжарки, какая найдется, прийти в сознание, позвонить Каре и попроситься домой, хоть под конвоем, хоть тушкой, хоть чучелком, потому что весь день работал как проклятый… ладно, ладно, благословенный, но все равно упахался так, что теперь только ужин в «Гусином горе» и пара рюмок портвейна с Тони на Маяке могли снова превратить его в живого разумного человека. А иначе – бездарный, пропащий вечер с головной болью и мировой скорбью, уж настолько-то он свой организм знал.

Но рядом с этой парочкой Эдо ожил досрочно, не дожидаясь кофе, ужина и портвейна. Почувствовал такой душевный подъем, словно сам внезапно стал счастливым влюбленным, для которого каждый вечер – единственный, лучший в жизни, самый последний и одновременно вечный; удивительное ощущение, если даже когда-то прежде его испытывал, то напрочь забыл.

В общем, жалко было вот так сразу от них уходить, поэтому прямо спросил:

– Скажите честно, вас лучше оставить в покое или можно какое-то время не оставлять? Только учтите, сейчас я реально страшен. Весь день сидел дома и молча писал такую заумную хренотень, что сам под конец перестал себя понимать. Вышел в город, как хищник из логова в поисках жертвы. Только мне бы не клыками терзать, а потрепаться бесхитростными человеческими словами о простых понятных вещах.

Они, конечно, дружно закивали: если не клыками, терзай на здоровье! Кто же в здравом уме откажется с живым персонажем эпоса по городу погулять.

Эдо честно исполнил угрозу, то есть оправдал ожидания аудитории, тараторил, не затыкаясь, словно с цепи сорвался, честное слово, хуже, чем Люси – кстати, а вы знаете Люси? Как, не знакомы?! Люси – лучший экскурсовод во вселенной и наш главный городской ангел. И, как все ангелы, дурно влияет на окружающих. Меня, например, научила без умолку болтать.

Так он, можно сказать, нечаянно, но как нельзя более своевременно призвал на помощь всемогущую Люсину тень. Вещал за нее, как Дельфийская жрица от имени Аполлона; правда, не одаривал своих спутников туманными пророчествами о гибнущих царствах, а просто развлекал. Посмотрите налево, в этом кафе, по слухам, торгуют новыми судьбами; правда, выбрать судьбу на свой вкус технически невозможно, они запечатанные, без аннотаций, приходится брать наугад. Посмотрите направо, мне рассказывали, что иногда сразу после полудня в том баре северный ветер, ненадолго воплотившись в человеческом теле, пьет горячий шоколад с кальвадосом; вкусы, по-моему, несочетаемые, но ветру, безусловно, видней. А в этом доме, по свидетельствам очевидцев, лет восемь, что ли, назад жил ангел смерти, снимал квартиру в мансарде, чтобы иметь возможность иногда выпить чаю с конфетами и выспаться, как нормальный человек. Но ему район не понравился, слишком тут шумно, поэтому переехал куда-то поближе к реке.

Рассказывал им о туристе-Кроносе, смеху ради ускорившем ход времени в некоторых местах, а в других, напротив, замедлившем; о Нарядной Даме, приносящей удачу в любви тем, кто знает, как правильно с ней поздороваться; о василиске, которого никто до сих пор своими глазами не видел, но только потому, что он – убежденный хикки, а не потому, что никаких василисков в природе якобы нет; об улицах, меняющихся местами, и волшебных лавках, иногда возникающих из ниоткуда максимум на день-два, а потом опять исчезающих; о русалках, заплывающих в реку Нерис из притоков, как деревенские кумушки приезжают в столицу, чтобы прошвырнуться по магазинам и посидеть в кафе; о призрачных полуночных ярмарках с каруселями на Ратушной площади и прочих мелких, по выражению Люси, городских чудесах. Иногда внезапно вставлял в свой рассказ исторические подробности о дворце Радзивиллов, квартире, где гостил поэт Бродский, доме боярина Кесгайлы, иезуитском новициате, стеклодувной мануфактуре и францисканском монастыре. Знал по опыту, что сухие документальные факты придают достоверности выдуманным историям, помнил, как сам под давлением авторитета Кесгайлы и Бродского поневоле начинал принимать за чистую монету весь остальной Люсин безответственный гон.

Говорил без умолку, и сам удивлялся, как много, оказывается, запомнил, хотя побывал всего на трех с половиной Люсиных экскурсиях, после которых в голове оставалась не столько конкретная информация, сколько восторженная уверенность, будто Вильнюс по каким-то не поддающимся внятной формулировке причинам лучше всех городов на земле. И только в финале прогулки до него наконец дошло, что память тут ни при чем, а шутка про Дельфийскую жрицу – не то чтобы именно шутка. Это же один из напрочь забытых домашних навыков внезапно ожил.

Когда тебе кто-нибудь нравится, хочется узнать – не предположить, не придумать, а всем собой, кожей, сердцем и прочими потрохами почувствовать – каково этим человеком быть. На Этой Стороне такое желание, как и умение ненадолго забираться в чужую шкуру, считается совершенно естественным. Так делают более-менее все, особенно в ранней юности, когда сердце и глаза нараспашку, и невообразимо прекрасным кажется буквально каждый второй. Но и с возрастом не то чтобы теряют к этому интерес, просто обычно становятся более избирательными и одновременно искусными, хотя, конечно, и то, и другое необязательно, у всех по-разному. По большому счету, зависит от темперамента, как и все в вопросах любви.