Наталья Филимонова - Нога судьбы, или Истории, рассказанные за чашечкой кофе

Так что возраст – понятие очень-очень относительное. Просто нет в нем вообще почти никакого смысла. По крайней мере, не тот, что вкладывают в него обыкновенно люди.

К слову, я в своем роду считаюсь… хм, не совсем совершеннолетней. И от возраста это никак не зависит. Просто я еще не умирала ни разу.

Но, как бы там ни было, в глазах людей возраст часто действительно много значит. Иногда разница в какой-то десяток лет может показаться кому-то фатальной. Что уж говорить о моих сотнях…

Лешка тяжело вздохнул.

– Ну… понимаешь… – он опустил глаза. – Ведьма там, Баба Яга, вот это все – это ничего, это бывает. Но вот то, что ты старше моей мамы и Брежнева помнишь – это… ну нет, я как-то не готов…

Он беспомощно поднял на меня глаза, и я все поняла.

– Ну, знаешь, – Жюли смотрела на меня с осуждением, – вот об этом lavette [5] Lavette (фр.) – буквально переводится как «тряпка для мытья посуды». В разговорной речи – рохля, неудачник. бы я точно не стала жалеть. И об этом baiseur [6] Непереводимая игра слов. … как его, Максе? На кой тебе сдались эти неудачники?

– Подожди, – остановила ее Арису, – так все дело в дурацком розыгрыше? Он что, так и не помирился со своей Алиной?

– Не помирился, – вздохнула я. – Макс на ней женился потом, всем курсом отмечали. Но на самом деле дело не только в ней… и не столько. Еще всякое было… конечно, Макс с Ларисой стали распускать про Константина слухи, что он со студентками… в общем, его репутацию в универе я тоже погубила. Но дело и не в этом тоже. Мы там на самом деле потом еще много чего нашли. И Константин, по-моему, вообще забыл про свою Алину. Очень ему интересно было. Но… помните, я говорила про Гошу? Ну вот. Я все время думала, что с ним делать. Гоша все-таки – не чужой мне скелет. Ну не могла я позволить выставлять его в музеях! Не могла и все. И когда мы собирались уезжать… в общем, я его сожгла. Вместе со всей его амуницией. Никто ничего не успел сделать, все было мгновенно – я перенесла туда пламя из печи крематория. Надо было, конечно, выбрать другой момент, может, подождать… Не подрассчитала немного, занялись в итоге константиновы бумаги, записи, черновики, дневник раскопок… часть находок он сам успел вынести из горящей палатки. Тушили все вместе, бегали с бутылками к ручью… Я честно хотела просто переместить туда воду, чтобы потушить все разом, но… Это бы уже точно все увидели, и никак бы было не объяснить. Не собиралась я его бумажки жечь! Просто… так получилось. А Константин… он каким-то образом все равно понял, что это я палатку подожгла. Догадался по моему виду, что ли? Не знаю. Он, кажется, вообще решил, что я пыталась его убить. Хотя даже попытка убийства в его глазах – не такое преступление, как… Понимаете, я спалила его работу, которая была для него куда важнее и этой Алины, и вообще, по-моему, всего на свете. Вот такое он уж точно никогда бы не простил… Диссер свой он, конечно, все равно потом написал – уж не знаю, на каком материале. Но меня ненавидел, кажется, так, что просто мог бы убить, если бы это не каралось по уголовному кодексу. Я для него – само зло во плоти, исчадие Ада, несущее смерть и разрушение. Как-то так.

За окнами кафе между тем стемнело окончательно, и, видимо по этому случаю сотрудники заведения решили включить музыку. К счастью – не «живую», и микрофон на маленькой сцене вроде бы никто не торопился настраивать. Похоже, нам действительно повезло.

– Сколько лет уже прошло? – Арису прищурилась.

– С этой истории – лет десять, наверное… не, лет тринадцать. Только потом же еще четыре года были, пока я в универе училась. Я все-таки пошла на кафедру археологии… зачет я ему пересдавала одиннадцать раз, пока декан не вмешался. Четыре года позиционной войны…

– Деффчооонкиии! – на какую-то секунду мне показалось, что это вернулся тип, уже отшитый Алиской. Но нет – на стул, принесенный тем, плюхнулся совершенно другой хмырь – правда, из той же компании в дальнем конце кафешки и не менее пьяный. Двое оставшихся его товарищей смотрели из своего угла на нас, а один из них демонстрировал приятелю большой палец.

– Девчонки! – повторил хмырь и уверенно положил руку на плечи Жюли, обнимая ее. – А чего вы такое Толику-то сказали, что он ни здрассте – ни до свидания… а мы смотрим – такие цыпы грустят…

– Да убери ты свои лапищи, fils de pute, или je vais te niquer ta gueule [7] Непереводимая игра слов ! – взвизгнула Жюли, выворачиваясь из его объятий. За соседним столиком привстал Константин, похоже, собираясь вмешаться.

– Пшел вон, – Арису только взглянула на хмыря, и того будто ветром сдуло. Константин вновь опустился на стул.

– Так. – Арису поднялась со своего места. – Похоже, нас в покое не оставят. Надо принять превентивные меры.

Мы с Жюли синхронно кивнули, и кицунэ плавной походкой направилась прямиком к сцене. Действительно, мало приятного регулярно отбиваться от пьяных типов, которым никак не объяснишь, что мы вовсе не нуждаемся в их компании.

Шепнув что-то бармену, который как раз настраивал громкость музыки, Арису поднялась прямиком на сцену и подошла к микрофону. Константин, подняв брови, изумленно наблюдал за ней – впрочем, не он один.

– Здравствуйте, все! – зажурчал голос Арису на весь зал. К ней немедленно обернулись все присутствующие. – Я хочу сказать собравшимся несколько слов…

Практически все в зале зачарованными взглядами уставились на Арису. Только девушка, сидевшая за одним из столиков с молодым человеком, недоуменно пожала плечами. Впрочем, ее парень при этом, как и все, с восторгом ловил каждое слово кицунэ.

В этот момент телефон, лежавший на столе Константина, проиграл какую-то мелодию, и тот, извинившись перед своим собеседником, вышел из кафе, на ходу нажимая кнопки.

А спустя еще секунду ожило складное зеркальце в моем кармане.

Зеркала – куда удобнее мобильных телефонов. Ну, лично я так считаю.

Если смотреть внимательно, то можно опознать такого, как я, просто по зеркалам в его доме. На каждом зеркале где-нибудь в уголке обязательно будет нарисован маленький неприметный знак – прямая линия с крючками на концах. Пока линия горизонтальная – знак перевернут, связь закрыта. Владелец зеркала чувствует, если кто-то его вызывает, и может ответить или не ответить – по желанию. Чтобы ответить, надо просто стереть знак. Или перевернуть его, поставив вертикально, можно и вместе с зеркалом. Кое-кто заказывает на зеркала специальные рамы с легко проворачивающейся деталью в виде знака. Ну а я просто рисую его обычно губной помадой, карандашом для глаз или зубной пастой.

Если знака нет, то зеркало открыто на прием всегда. Но такого никто для себя не захочет – представьте, например, что у вас романтический вечер со свечами, и в самый пикантный момент в зеркале спальни вдруг появляется ваша матушка и принимается давать советы. Или вы с утра мирно чистите зубы перед зеркалом в ванной, поднимаете глаза – и видите вместо собственного отражения свою бабушку. Так и заикой остаться недолго. Я попадала в обе ситуации – и еще множество других – поэтому при всей своей рассеянности стараюсь все-таки не забывать ставить знак на всех зеркалах.