Наталья Филимонова - Нога судьбы, или Истории, рассказанные за чашечкой кофе

– Загорать на речку пошел, – буркнула Лариса, не отрываясь от тетрадки. – С этой… Алиной.

Ну ясно, Ларисе, обгоревшей в первый же день, становилось плохо при одной мысли о том, чтобы позагорать. Но…

– А Константин?

– Он со своим скелетом вроде возится. Эта так и сказала – больше не может ничего слышать про кости и хочет купаться.

Разумеется, я тут же потащила Лешку на речку – присоединяться к купальщикам. Увы, ни Макса, ни Алины мы на нашем обычном месте не нашли. Без энтузиазма по разу окунулись в холодную воду и побрели обратно.

…Вернулись наши пропавшие только к обеду, держась за руки. И вид при этом у обоих был слегка помятый. Константин, погруженный в свои мысли, этого, кажется, даже не заметил, а вот я досадливо закусила губу. Что вообще происходит?

Алина демонстративно уселась рядом со своим спутником, а когда Константин наконец поднял на нее глаза, неожиданно прижалась к Максу и страстно его поцеловала. Не сказать, чтобы тот сопротивлялся – ответил он на поцелуй с явным энтузиазмом.

Константин медленно поднялся, неотрывно глядя на них.

– Костя, – нежно сообщила Алина, оторвавшись, наконец, от своего занятия, – мог бы, между прочим, и сам мне сказать про свою, – она слегка поморщилась, взглянув на меня, – новую любовь.

– Что?! – вид у аспиранта был, мягко говоря, ошарашенный.

– Но это даже хорошо, что все так вышло, – продолжала Алина, еще теснее прижимаясь к Максу. – Я уже точно поняла, что наши отношения были ошибкой.

– Я думаю, – медленно произнес Константин, прикрыв глаза, – тебе лучше уехать сейчас. Полагаю, Рогожкин проводит тебя до станции.

– Прекрасно! – Алина вскочила со своего места, дернув Макса за руку, и подхватила свой рюкзачок, по-прежнему валявшийся на земле там же, где она бросила его с утра, резко развернулась и зашагала прочь широким шагом. Макс кинулся за ней следом.

Константин тяжело посмотрел ей вслед.

– Я… – я наконец сумела выдернуть себя из транса, в который впала от вида целующихся Макса и Алины, и тоже вскочила со своего места. – Я ей все объясню!

– Стойте! – окрик заставил меня замереть на месте на краю нашей поляны. Константин уже стоял возле меня.

– Что вы собираетесь объяснять? – вкрадчиво спросил он, буравя меня взглядом.

– Я… это я виновата, – сбивчиво начала объяснять, – я не нарочно, то есть, нет, нарочно, но ведь я хотела только, чтобы Макс…

– Ясно, – аспирант смотрел на меня с таким невыразимым презрением, что хотелось попросту провалиться сквозь землю. – Идите обедать, Ягелева. И постарайтесь впредь пореже попадаться мне на глаза. Догонять никого не надо.

Хотелось бы сказать, что здесь и заканчивается эта печальная для меня история, но увы. Вечером состоялся еще мой разговор с Лешкой.

Собственно, на речку я пошла, чтобы пореветь в одиночестве вволю, после того как Макс – спустя пару часов, не меньше, вернулся к лагерю с донельзя самодовольным видом. Уединиться мне не удалось: очень скоро ко мне присоединился Лешка. Впрочем, приятель был отличной жилеткой: он молча присел рядом на бережку, погладил меня по голове, и я принялась реветь в его плечо, бессвязно рассказывая что-то о том, какая я неудачница, и о том, что замуж меня никто никогда не возьмет.

– Ну почему, – стеснительно заявил Лешка. – Вот я, например, возьму.

– Правда? – я подняла голову и внимательно на него посмотрела. Даже в начавших сгущаться сумерках было отчетливо видно, как ярко запылали его уши.

– Правда, – твердо сообщил он.

Я смотрела на него, размышляя. Нет, конечно, Лешка, со своими прыщами, ушами и всем прочим – не предел ничьих мечтаний. И не сказать, чтобы он был таким уж умным или интересным – по крайней мере, никогда не блистал особенно на семинарах, а в компании его и вовсе было незаметно. С другой стороны, зато он наверняка надежный. И не сбежит с первой встречной, вильнув хвостом из-за каких-нибудь, например, глупых слухов, как это сделала та же Алина в отношении Константина. И не станет бегать за каждой юбкой, как Макс. А еще он заботливый. И добрый. И наверняка легко перенесет мой непростой характер и даже характеры всех моих родственниц. Так, может быть, это и есть моя судьба, просто я ее не заметила?

Правда, прежде чем соглашаться выходить за него замуж, стоило кое-что ему рассказать. Это – финальная и самая главная проверка. От меня сбегали из религиозных убеждений, из страха, даже просто из нежелания менять свой привычный, нормальный мир на то безумие, которое само мое существование привносило в реальность. Словом… надо было рассказать о том, кто я такая.

И я рассказала. Не вдаваясь в особенные подробности, просто вкратце поведала историю своей жизни, продемонстрировала в доказательство кое-какие способности. Все как обычно. И Лешка… не убежал. И точно не испугался. Он глубоко задумался, слегка отстранившись от меня. Я терпеливо ждала.

– Слушай, – проговорил он наконец, – я одного не понял. Сколько же тебе лет на самом деле?

Я сообщила.

Лешка изумленно потряс головой.

– Триста… триста с лишним! Это же… это… так ты же – старше моей мамы! – вот теперь он смотрел на меня почти с ужасом.

– Хм… да, пожалуй. То есть наверняка. Если считать в годах. Но у нас другие представления о возрасте. И вообще…

– То есть ты помнишь… ну, Брежнева, Сталина? Ты… да ты царя, наверное, помнишь?!

– Ага. Вообще-то не одного. Да в общем – какая разница? Это же все равно я. И мы можем пожениться.

Я никак не могла взять в толк, что его смущает.

Честно говоря, вот никогда я не пойму всех этих человеческих заморочек с возрастом. В паре всегда кто-то старше, а кто-то младше. Ну потому что мы же не выбираем, когда нам родиться, верно? Ну и что теперь, если кто-то поспешил или опоздал?

Вот, например, как быть, если, скажем, парню – лет 20, а мне – 200 (ладно, ладно, это для примера. Вовсе я не моложусь!). Казалось бы, я старше преизрядно и он мне вовсе не пара. А с другой стороны…

Например, в нашем роду все живут по три жизни. И мы сохраняем свое тело, возраст и память. А люди – не сохраняют. И сколько жизней кому назначено – никто не знает на самом деле. Человек рождается столько раз, сколько понадобится, чтобы выполнить что-то, что нужно от него миру или создателю. Кто-то в одну жизнь уложится, кому-то двадцати не хватит. Выбрал человек не ту дорогу на развилке – все, пиши пропало, так и живет чужой жизнью, пока не приведется все сначала начать. Память тела уходит, но остается память души, и мудрые души, начиная с чистого листа, не повторяют прежних ошибок. Хотя есть и те, кто бесконечно ходит по одним и тем же граблям, снова и снова. Да, впрочем, и задачи у всех разные, простые и сложные…

Так вот и выходит, что иной раз встретишь человека – вроде бы и младше он тебя на годы или десятилетия, а душа его старше на много столетий и много жизней. И все равно никогда ты не узнаешь этого наверняка.