Галина Липатова - Удача близнецов [СИ]

– Она кестальянка, ее зовут Теа Фелипа, и по матери она Сальваро, – сказал Оливио. – А по отцу – домина Лопес.

Джамино уставился на него широко открытыми глазами:

– Сальваро?! Так она племянница короля?! О. По-моему, это слишком большая для нас честь. И что от нас хотят за такой союз?

– Полагаю, верности Короне, – Оливио пожал плечами. – И поддержки от тебя как члена Палаты донов. У Вальяверде ведь в парламенте двадцать голосов – за всех наших вассалов. Это немало.

– Заседать в парламенте я только через четыре года смогу, – Джамино махнул рукой. – Сейчас этими голосами всё равно Салина распоряжается. Хорошо. Не вижу ничего зазорного в том, чтоб поддерживать Сальваро... А почему, кстати, ее не было на том королевском приеме?

– Из-за траура, ее отец недавно умер, – пояснил Оливио. – Но траур уже окончен, и она может выходить в свет. Сейчас она, кстати, здесь, в Фартальезе, в резиденции Сальваро. Я разузнаю, можем ли мы как-нибудь вас познакомить до этого бала… и завтра тебе скажу.

Обещание Оливио выполнил в тот же вечер. Предложил Робертино помощь в проведении ревизии в его лекарской каморке, и тот с радостью поручил другу снимать банки и коробки с верхних полок. Оливио этим и занялся, заодно завел разговор о неофициальной встрече Теа и Джамино. Робертино задумался:

– М-м-м… театр?.. Нет, не подходит – посторонней публики много. А им бы познакомиться в спокойной обстановке. Ага. А давай завтра вечером в Старом парке? Часов в пять. У меня увольнительная на всю вторую половину дня, и ты у Манзони попроси такую же, он тебе вряд ли откажет.

Оливио усмехнулся:

– Да он с радостью мне ее выдаст. Он всё еще захаживает к мачехе, вряд ли уже для целительства, скорее просто ради взаимного удовольствия. И только обрадуется возможности провести с ней вечер наедине.

Так и сделали. Оливио приехал в особняк Вальяверде к четырем часам и сказал мачехе, что они с Джамино собираются гулять весь вечер. Та обрадовалась – Джудо Манзони уже прислал ей записку с предложением нанести визит и получил согласие. Она и так собиралась куда-нибудь сплавить Джамино на этот вечер. Не то чтоб она стеснялась, Джамино прекрасно знал и ничуть не возражал, что к ней иной раз захаживает любовник, к тому же этот любовник был посвященным Матери, и в глазах даже самых придирчивых плайясольских донов в этом ничего предосудительного не было. Но всё-таки каждый раз донья Кларисса старалась сына куда-нибудь услать.

В Старом Парке было красиво, особенно в окрестностях озера – как раз расцвела сирень, и всё вокруг переливалось оттенками фиолетового, голубого, розового и лилового с редкими вкраплениями белого, желтого и багряного. Пахло как в парфюмерной лавке, надо сказать, и в первые несколько минут пребывания в этой части парка даже кружилась голова. Потом нос привыкал к терпковато-сладкому аромату и переставал его чувствовать, во всяком случае так резко.

Оливио привел брата на берег озера, к трем каменным рыбам, торчавшим из воды, показал на усыпанную мелким гравием площадку у самой воды:

– Здесь я вломил Стансо Канелли.

– Место красивое, – Джамино огляделся. – Хорошее место для победы над врагом.

Тут на дорожке с противоположной стороны послышались шаги, и на площадку из зарослей желтой сирени вышел Робертино с невысокой девушкой в костюме для вечерних прогулок по последней моде. Джамино очень старался не пялиться на нее, пока не представят, потому видел только подол складчатой черной юбки с серебристыми узорами, из-под которой виднелись высокие шнурованные ботиночки на каблучках.

– Добрый вечер, сеньоры, – сказал Робертино. – Рад вас видеть. Позвольте представить вам мою кузину Теа Фелипу Лопес и Сальваро.

Девушка сделала книксен.

Оливио коснулся кокарды на берете в паладинском салюте:

– Паладин Оливио Вальяверде и Альбино к вашим услугам, сеньорита. И мой брат Джамино, граф Вальяверде.

Джамино снял шляпу и поклонился.

– Очень приятно, сеньоры, – сказала Теа, и Джамино наконец решился посмотреть на нее прямо.

Невысокая, смуглая и черноволосая, с широковатыми плечами, крупным ртом и носом с характерной кестальской горбинкой, она не была красивой по плайясольским канонам, да и по фартальским тоже… но тут Джамино наткнулся на ее взгляд и застыл на мгновение. У Теа Фелипы были огромные ярко-синие очи, обрамленные густыми длинными чернющими ресницами.

Джамино вдруг поймал себя на том, что смотрит в эти глаза, раскрыв рот, тут же спохватился, надел шляпу:

– Рад с вами познакомиться, сеньорита.

Робертино улыбнулся:

– Джамино, Теа знает, зачем мы пошли сюда гулять. Так что вы тут поговорите, а мы с Оливио пока вон там, за желтой сиренью, дымком попыхаем. Чтобы вам не мешать.

Теа смущенно прикрыла веки, Джамино кивнул.

Паладины скрылись за кустами сирени, расположились на замшелой мраморной скамейке на самом берегу озера и раскурили по палочке. Выпустив колечко дымка, Оливио спросил:

– Как думаешь, выгорит?

– Похоже, у вас, Вальяверде, слабинка на синие глаза женщин Сальваро, – прищурился Робертино. – Видел же сам, как он на нее уставился. Точно как ты на Алисию в первый же день знакомства.

Оливио кивнул:

– Да уж. Эх… хотел бы я, чтоб он был счастлив в браке.

Он посмотрел на площадку у озера, видневшуюся сквозь заросли сирени. Джамино и Теа стояли у самой воды и о чем-то тихо разговаривали.

– Если не любовь, то пусть хотя бы симпатия… – вздохнул он. – Лишь бы и Теа он понравился.

– Я думаю, понравится, – Робертино выпустил целых три колечка дымка. – У них обоих метка Мастера и склонность к финансовому делу. Теа, кстати, тоже собирается учиться в университете на том же факультете, что и Джамино. Ей от отца достались две ковровые мастерские и пять стекольных фабрик, а от матери – четыре виноградника с прессами и погребами в Рокамарке и Касересе, и две сыродельни в Дуэроканьяде.

– Наши доны будут в ужасе, – хмыкнул Оливио. – Вино и сыр как раз ничего, вино и сыр не считаются, но остальное… Так и вижу их кислые рожи, так и слышу: «Ах, как это непристойно: донья Вальяверде занимается какими-то половиками и бутылками!»

– Коврами, зеркалами и хрусталем, – поправил его Робертино. – Очень дорогими коврами, зеркалами и хрусталем, не всякий дон их может себе позволить столько, сколько хочется.

– Знаю, – продолжил ухмыляться Оливио. – Оттого-то и будут рожи кривить. И я хочу на это посмотреть, Робертино. Потому что этот гонор у меня уже вот где сидит, – он показал на горло. – Наши владения могли бы приносить куда больший доход, если бы мы сами занимались мыловарением, парфюмерией и керамикой, а не только сдавали землю в аренду, чтоб добывать глину и выращивать цветы. Но Вальяверде не могут владеть мыловаренным заводом, ведь это же фу что такое! Тьфу. Как мылом мыться, так не зазорно, а как его варить – так зазорно. Даже собственную парфюмерную мастерскую открыть нельзя, а ведь у нас лучшие розы и лаванда во всей провинции! Честно говоря, подозреваю, что очень многие доны на самом деле владеют такими мастерскими и заводами по городам, только через третьих лиц. А то откуда у них у всех деньги…