Галина Липатова - Летние учения [СИ]

– Бывало. Почти в каждом наборе бывает такое, просто ты еще молодой, у тебя это первые ученики, ты с этим еще не столкнулся… – Кавалли вздохнул. – Конечно, если кто не справится – значит, такова судьба. Но все равно мне тревожно. Они мне как дети... Да что – «как»…

– Это верно, – Филипепи все еще крутился на циновке, устраиваясь поудобнее. – Дети. Своих-то у нас нет и не будет… Тебе, Ринальдо, конечно, повезло, у тебя дочка есть. А у нас только ученики.

Мартиниканец невесело улыбнулся:

– Скажешь тоже – «повезло». Нет, конечно, в каком-то смысле повезло. Люблю я ее... А что до «повезло»… У нас ведь обычай договорных союзов ради детей не просто так до сих широко распространен. Мы все в довольно тесном родстве состоим, в старые времена не положено было брать супруга из другого царства, и даже сейчас на такое многие ревнители традиций косо посматривают. Вот старейшины и устраивают браки так, чтоб подобрать супругов из не слишком близких семей. И оставить потомство – обязанность каждого мартиниканца и мартиниканки, поэтому-то даже те, кто желает стать паладином, инквизиторкой или уйти в монастырь, должны перед тем выполнить свой долг. Если союз не брачный, а договорной, как у меня было и у Тонио с Эннио, то сыновья остаются в клане мужчины, а дочери принадлежат клану женщины. Так что моя Розалина – не Чампа, а Теночак. И я в ее воспитании вообще не должен был никакого участия принимать, это дело ее клана, а мне разрешили видеться с ней – и то счастье.

Андреа Кавалли на это сказал:

– Все равно я тебе завидую по-доброму. У меня вот только племянники... Зато много, целых пять – два мальчика и три девочки, – он повеселел. – И ученики, конечно же.

Он полез в карман и достал серебряную бонбоньерку. Выковырял из нее маленькую пастилку и сунул в рот.

– Пойду за ними, пригляжу. Вдруг что не так пойдет и кого-нибудь выводить придется. Все-таки они в первый раз…

Чампа протянул к нему руку:

– А знаешь, я пожалуй тоже. Давай и мне. Да и, может, кого из чаматланских встречу.

Получив пастилку, он ее разжевал, улегся поудобнее:

– Валерио, ты сам-то? Пойдешь?

Филипепи призадумался, потом сказал:

– Эх, ладно. И я пойду, хоть и не люблю я это дело… вечно мне там родня является... Но пойти надо. Что-то как-то я за Ренье опасаюсь, не было в нем уверенности в себе. Ясное дело, вмешаться мы не можем, но все-таки… Надо присмотреть.

Он достал свою бонбоньерку и вытряс из нее пастилку, раскусил.

– Ну, парни… с нами милость Девы. Спокойной ночи.

И все трое почти тут же и заснули.

Оливио

Этот сон отличался от обычных снов – это Оливио сразу понял. Странное было ощущение: всё вокруг реально и ощутимо, но в то же время ты знаешь, что спишь, и это происходит с тобой в каком-то другом плане бытия. А главное – что бы ты тут ни сделал и какие решения бы ни принял – ничего не отменится при пробуждении.

Оливио сидел на каменной старинной лестнице, что спускалась от южных Морских ворот Кастель Вальяверде прямо к морю. Нижние ее ступени скрывались под водой, и Оливио знал точно – дальше, на глубине пятнадцати футов, они переходят в дорогу, а дорога ведет к руинам древней таллианской столицы – Алданиуму, погрузившемуся в морскую пучину во время Великого Южного Землетрясения. Тогда-то и появились острова Кольяри, длинной цепью протянувшиеся вдоль Плайясольского побережья – их вынесло со дна морского, когда Алданиум превратился сначала в лагуну, а потом в залив. В ясную погоду в полдень с лодки можно было увидеть на дне Вальядинского залива и остатки дороги, и обросшие ракушками, водорослями и кораллами руины. Когда Оливио был еще подростком, он любил выйти в море на своей маленькой лодочке и подолгу смотреть в эти глубины. Мечтал, как станет моряком, знаменитым капитаном и когда-нибудь откроет какой-нибудь затерянный город или удивительный остров.

Лодочка и сейчас качалась на воде, причаленная за короткую цепь к лестнице. Оливио встал со ступеньки и пошел вниз. Заметил, что одет по плайясольской летней моде, в короткую тунику и штаны до колен с легкими сандалиями. Не одевался так уже очень давно, и тут же посмотрел на левую ладонь. Едва заметный звездообразный шрам от болта «ублюдка», полученный прошлой осенью, был на месте. И на плече тонкая ниточка шрама от Стансова ножа тоже.

Сел в лодку, потянулся снять цепь с кнехта, но передумал. Опустил руку в прозрачную зеленоватую воду, вынул и утер лицо, чувствуя соль и запах моря.

– Ты еще можешь пойти тем путем, каким хотел идти сначала, – раздался позади знакомый голос. Оливио вздрогнул, но оборачиваться не стал. И не ответил.

Говорившая спустилась по лестнице ниже, села на ступеньку рядом с лодочкой:

– Теперь ведь в Ийхос Дель Маре тебе идти не придется. А в Морской Академии уже побоятся допускать подобное. И ты сможешь стать капитаном, как и хотел когда-то. И вернуть себе всё, что у тебя отобрали. Стать графом Вальяверде… и жениться на той, что тебе по сердцу и любит тебя. Как ты и желал бы на самом деле. Ведь променять всё это на служение и груз обетов до конца дней – тяжкий выбор. Подумай, Оливио. Прямо сейчас ты можешь уйти из Корпуса. Это последняя возможность, другой больше никогда не будет.

Оливио и правда думал об этом. Довольно часто с того дня, когда решением королевского суда графа Вальяверде лишили титулов и прав, а самому Оливио вернули фамилию и право наследования. Тогда же, на том суде, Оливио сказал, что он паладин, и право наследования ему ни к чему. Но верховный судья на то ответил, что в жизни случается всякое, и у Оливио всегда остается возможность отказаться от обетов, потому что он старший в роду и его право на наследование больше права его младшего брата Джамино, который к тому же не очень крепок здоровьем.

Он снова взялся за цепь, перебирая пальцами черные звенья. Но так и не снял ее с кнехта. И сказал:

– Нет.

Повернулся, поднял голову и посмотрел на ту, что сидела так близко, на расстоянии вытянутой руки. Чуть не задохнулся, встретив ее сияющий синий взгляд, но сказал твердо:

– Нет, моя Донья. Я молил Тебя о помощи и защите – и Ты дала их мне, не требуя ничего взамен. Наверное, я всегда знал, что Ты отпустишь меня, если я попрошу… И я безмерно благодарен за эту возможность. Но я решил служить Тебе не только в благодарность, но и потому, что сам этого желаю, просто понял это не сразу. Я Твой, моя Донья.

И он склонил голову.

Она коснулась его волос, мягко провела по ним ладонью:

– Ты выбрал, мой Оливио… И я принимаю твой выбор.

И она исчезла, а Оливио, чувствуя невероятное облегчение, выбрался из лодки, скинул сандалии, тунику и штаны, и прыгнул в море с лестницы, нырнул глубоко, глубже, чем когда-то нырял здесь. Подплыл под водой к самому низу лестницы и по скользким от водорослей ступеням вышел из моря. Кастель Вальяверде, облитый полуденным солнцем, уже не казался таким мрачным, как раньше. Это снова был дом – место, где его, Оливио, всегда будут рады видеть, каким бы путем он ни шел в своей жизни. Оливио наклонился поднять одежду – и увидел, что вместо плайясольской летней туники на мраморных ступенях лежит его паладинский мундир, а рядом – меч. Он оделся, чувствуя, как накатывает дикая усталость и сонливость, едва застегнул последние пуговицы и надел перевязь, как сон его одолел, и он заснул, растянувшись на широкой мраморной ступеньке.