Галина Липатова - Летние учения [СИ]

– Было нелегко, а? – спросил Кавалли.

Робертино кивнул, сел в соседнее кресло, уставился на огонь.

– Я так хотел отказаться, – признался он. – Почти было решился.

Кавалли молчал, задумчиво глядя на него.

– Сеньор Андреа… Я ведь правда мог отказаться, да? И это было бы действительно?

– Мог. И было бы действительно. Потому-то мы и проводим это испытание – чтобы все вы могли сделать окончательный выбор.

– А вы сами? Вам… трудно было решиться?

Кавалли пожал плечами:

– Я, как и ты, девственник, Робертино. Знал с детства: Корпус – моя судьба, другой для бастардов плайясольских донов не предусмотрено. Вот и постарался уберечься – ведь если чего-то не знаешь, то утрата этого не так и тяжела. И мне повезло не влюбиться в юности, так что решился я легко. Это потом меня любовь настигла, тогда-то я и пожалел впервые, что стал паладином. Но это хоть случилось, когда мне было уже сорок лет, легче было пережить. Эх… – он махнул рукой. – Такова жизнь, Робертино. Ты молодец, и я рад твоему выбору. А теперь – давай засыпай. Так проще выходить из мистического сна.

Робертино и сам почувствовал, как сон его одолевает. Свернулся в кресле калачиком и крепко заснул.

Тонио

Жаркое солнце стояло в зените, и над Куантепеком висела душная дымка озерных испарений – как обычно в это время года, перед началом сезона дождей. Поля уже взрыхлены, семена брошены в землю и ждут небесной влаги, чтобы бешено пойти в рост. Тонио наклонился над грядкой и потрогал серо-черную почву с вкраплениями мелких ракушек. Комочки рассыпались, но оставляли след на пальцах – а значит, утром уже выпадала роса, еще пара дней – и начнутся дожди. В старые времена жрецы Пернатого Змея всегда сами рыхлили и засевали священное поле во дворе двух храмов, чтобы из выращенной на нем кукурузы печь ритуальные лепешки для божества. Когда последний царь Куантепека Моанак Кугиальпа принял Откровение Пяти, предки Тонио одними из первых среди куантепекского жречества последовали за ним, и освятили свои два храма во имя Мастера и Судии, которым и служили с тех пор. Но маленькое поле между двумя храмовыми пирамидами засевали все равно из сезона в сезон, следуя древнему обычаю. И Тонио, когда был подростком, частенько махал на нем мотыгой или таскал на него озерный ил в корзинах, как и все его родичи. Все куантепекцы изначально были земледельцами, и старались не забывать об этом.

Тонио увидел сорняк, выдернул его, бросил в стоящую рядом корзину, и только сейчас заметил, что одет он не в традиционную мартиниканскую одежду, то есть короткие штаны, безрукавку и накидку-тильмантли, а в мартиниканский паладинский мундир.

Он еще раз оглядел поле, удовлетворенно кивнул сам себе, не увидев на нем ни одного сорняка, поднял корзину с травой и медленно пошел на задний двор, где и высыпал наполотые сорняки в компостную яму. После сезона дождей компост вынут, наполнят им корзины и на лодке отвезут на песчаные отмели, где поставят поверх корзин с камнями, укрепят кольями, насыплют земли и создадут новое поле. Когда-то Куантепек был лишь цепочкой островов посреди огромного озера с болотистыми берегами. На этих островах нашло прибежище племя тепеков. Со временем упорные островитяне на многочисленных озерных отмелях настроили искусственные острова – сначала для полей, потом и для домов. И когда царство Куантепек достигло наивысшего расцвета, оно представляло собой множество рукотворных островов на этом озере, с причудливой вязью протоков между ними и сетью мостов, и болотистые берега тоже были укреплены и заселены. Город на воде сделался великим царством, и завоевал окрестные земли, покорив тех, от кого в свое время убегали тепеки.

Оставив корзину на заднем дворе, Тонио медленно поднялся по крутым ступеням на верхнюю площадку пирамиды храма Судии и сел там слева от входа, глядя на город в мареве дымки. То тут, то там возвышались другие пирамиды, одни выше, другие ниже, все с храмами наверху. Куантепекцы, отринув древних кровожадных богов, не стали рушить храмы, только освятили их для Пяти, поубирали из них идолов и поставили там алтари с акантами. И сейчас самый большой из древних храмов, в котором когда-то по утрам каждого восьмого дня вырывали сердца у назначенных в жертву людей, был посвящен всем Пяти, и в тяжком влажном воздухе оттуда плыл звук больших бронзовых гонгов – ведь сегодня день Новолетия. И Тонио вдруг понял: это сон. Потому что он точно знал, что сейчас он – там, молится и просит Деву о милости, а после службы не пойдет со своей семьей зажечь праздничные огни в своих храмах, а найдет капитана Мартиниканского отделения Корпуса и попросит о приеме в кадеты. Каким-то образом этот странный, такой реальный сон унес его в прошлое, на пять лет назад.

– Это ведь должно быть испытание? – спросил Тонио, сам не зная кого. Но ему ответили.

Она подошла, шурша сандалиями из волокон агавы, села рядом, касаясь его краем своего алого уипилли, украшенного перьями золотистого ары, чуть повернула к нему голову, и ее длинная черная коса упала на резные камни площадки:

– Свое испытание, мой Тонио, ты уже прошел. Давно. Ведь ты, живя с Инессой в загородном поместье Квезалов, однажды захотел остаться с ней и отказаться поступать в Корпус. Очень захотел и долго колебался.

Тонио опустил голову:

– Тогда мне казалось, что я ее полюбил. Но потом понял – я ее жалел, а она – меня. Нас на самом деле тогда связывали лишь эти дурацкие обстоятельства, эти договоренности старейшин. А сейчас – только наш сын, и всё. Мы разные, желаем разного… она полюбила моего брата, сделалась советницей юстиции, как и он, а я… я и правда Твой. Хоть и влюблен в ту, чей облик Ты приняла сейчас. Даже, наверное, потому и влюблен, что она тоже – Твоя. И мы с ней сможем быть вместе только в нашем служении, но мне и этого довольно.

Он сложил руки у груди в молитвенном жесте:

– Сам не знаю, когда и как я это решил, но я пойду любым путем, какой Ты для меня укажешь, моя Царица.

Дева протянула руку и коснулась его лба, и Тонио словно ожгло одновременно огнем и льдом. А потом она исчезла в ярком сиянии.

Тонио улегся на каменные плиты на самом краю храмовой площадки, подложил руки под щеку и заснул, счастливо улыбаясь.

Бласко

Трудно быть бездарью в семье одаренных. Это Бласко с детства хорошо прочувствовал. Особенно когда ему тринадцать лет исполнилось, и родня стала со дня на день ожидать пробуждения его дара, потому что у Жиенны как раз в это время сила и проснулась, и семья была разочарована тем, что Жиенна сильно не дотягивает даже до среднего по меркам рода Гарсиа уровня. А у Бласко, как назло, ни в тринадцать, ни в четырнадцать, ни в пятнадцать сила не проснулась, как его ни провоцировали на магию. Родня уж было решила, что он оказался совсем уж выродком в славном роду магов, как наконец в шестнадцать он все-таки раскрылся… но и тут семья разочаровалась: Бласко недалеко от Жиенны ушел. Конечно, если брать в общем, то их магические способности были вполне приемлемого среднего уровня. Но для семейства Гарсиа это был позор. Само собой, обоих учили, и учили старательно, но… Бласко и Жиенна так и не смогли подняться хоть на одну ступеньку повыше. Так что тетки и дядья то и дело им с презрением говорили – мол, толку от вас никакого, и куда вас таких приткнуть – непонятно. Нельзя же допустить, чтоб кто-то из Гарсиа сделался, к примеру, уничтожителем крыс и мышей с тараканами, чистильщиком городских сточных и печных труб или пожарным магом. Вот и пытались сделать из близнецов хотя бы театральных иллюзионистов или помощников целителя (что в семействе Гарсиа считалось хотя бы приемлемым)… но как назло, по типу дара оба оказались боевыми. А боевому магу нужно уметь брать очень много маны сразу – и как раз этого они и не могли. К остальному талантов не было. Так что оставалась им мелкая предметная магия или незавидная (по меркам, конечно, такого рода как Гарсиа) доля муниципальных магов.